В житиях святых есть немало как простых неточностей, так и явно противоречащих историческим фактам утверждений. Причин тому несколько.
Житие – это рассказ о действии Бога в человеке и о жизни человека в Боге. При этом исторический контекст не очень ценен.
Прежде всего, следует иметь в виду, что жития святых – это не историческая хроника. Авторы житий не ставят перед собой задачу изложить биографию человека в историческом контексте. Житие – повествование о святом и его пути к святости. И святость здесь во главе угла. Житие – это рассказ о действии Бога в человеке и о жизни человека в Боге. При этом исторический контекст, если и не совсем маловажен, то, во всяком случае, не очень-то и ценен. Конечно, есть немало святых, чья жизнь и подвиги неотделимы от реалий своего времени. Таковы, например, мученики, благоверные цари и князья, равноапостольные, святители, особенно те из них, кто боролся за чистоту веры. Но бывает и наоборот. Например, жития большинства преподобных таковы, что, не зная наперёд, можно и не догадаться, в какое именно время жил святой. То есть всё сводится к жизненному подвигу праведника: если этот подвиг, так или иначе, связан с реалиями времени, в которое жил святой, историческому контексту уделяется внимание, если нет – о нём без необходимости не вспоминают. Это своего рода особенности жанра, ведь житийная литература – отдельный жанр, поэтому, если мы составляем житие святого, то требованиями жанра пренебрегать нельзя. Иначе получится не житие, а биография, панегирик или набор воспоминаний.
Проверить информацию, как мы делаем сейчас, в древности возможным не представлялось.
Правда, стоит заметить, что именно в тех житиях, где историческому контексту есть место, факты чаще всего и извращаются. Наглядный пример: по одной из древних версий жития равноапостольного Константина Великого, восходящей к временам иконоборчества, то есть к VIII веку, святой император крестился перед битвой с Максентием и все свои императорские годы прожил христианином. С другой стороны, доподлинно известно, что крещение Константина Великого имело место гораздо позже. Всё дело в том, что Константин хотел креститься не где бы то ни было, а в Иордане. Однако, будучи весьма занятым человеком, постоянно откладывал этот момент. В итоге крестили императора уже на смертном одре. Причем сделал это одиозный Евсевий Никомидийский. Арианин, известный тем, что в партии, поддерживающей Ария, имел наибольший вес и авторитет, основанный на близости ко двору (в Никомидии находилась летняя резиденция императора) и даже давший арианской епископской партии своё имя – их называли евсевиане. А теперь давайте посмотрим на эту историю глазами благочестивого монаха VIII века. Итак, свидетелей крещения Константина давным-давно нет в живых. Существуют две версии, проверить которые невозможно. Однако представить, что императора, прославленного Церковью в лике святых, давшего христианам равные права с представителями других религий, сделавшего огромную языческую империю, по сути, христианской, да к тому же явившегося инициатором созыва первого Вселенского Собора, мог крестить еретик, еще и перед самой смертью, как-то совсем затруднительно (о том, что некрещеный император мог принимать участие во Вселенском Соборе, и вовсе подумать страшно). Вот автор из самых благих побуждений и выбирает версию, которая лично ему кажется более логичной. Правдивой это ее, конечно, не делает, и удивляться здесь нечему. Проверить информацию, так, как мы делаем сейчас, в древности возможным не представлялось, а ведь отдельные жития (например, преподобного Антония Великого) написаны аж в IV веке. Это вторая причина неисторичности житийных повествований.
Иногда такого рода искажения фактов настолько прочно въедаются в сознание церковного народа, что объяснить отдельные очевидности едва представляется возможным. Например, вера в то, что ряд известных чудотворных икон Божией Матери написан якобы апостолом и евангелистом Лукой, у некоторых настолько сильна, что элементарный довод о том, что живший в I веке апостол никак не мог написать икону в технике и стиле постиконоборческой поры, воспринимается чуть ли не как посягательство на чистоту веры. А совершенно логичное утверждение, что корпус произведений, подписанных именем Дионисия Ареопагита, не имеет к нему никакого отношения и написан не ранее VI века, некоторым и вовсе кажется ересью. И это, заметьте, при том, что данный факт является общеизвестным со времен Эразма Роттердамского.
У агиографического жанра свои особенности. И польза от чтения житий всегда прямо пропорциональна разумности читательского подхода.
Вывод из вышесказанного напрашивается сам собой: если человек, хорошо знающий историю, сталкивается с противоречием житийного повествования историческим фактам, пусть не спешит думать, будто в Церкви все невежды, а жития – сказки для старших. Следует помнить как о том, что у данного жанра свои особенности, так и о том, что жившие в глубоком Средневековье авторы житий не имели и сотой части той осведомленности, которую имеем сейчас мы. И вины их в этом нет. Если же кто-то из верующих привык воспринимать все сказанное в житиях как абсолютную истину, то ему следует пересмотреть свое отношение, поскольку даже авторы житий не относились так к своим творениям. В конце концов, не каждое писание священно. В то же время жития святых – чрезвычайно полезное чтение. Они и к духовной жизни стимулируют, и на работу над собой вдохновляют. Однако польза от их чтения всегда прямо пропорциональна разумности читательского подхода.
Протоиерей Владимир Пучков
Читаем в "Православной энциклопедии":
ЖИТИЙНАЯ ЛИТЕРАТУРА – раздел христианской литературы, объединяющий жизнеописания христианских подвижников, причисленных Церковью к лику святых, чудеса, видения, похвальные слова, сказания об обретении и о перенесении мощей. В качестве синонима "житийной литературы" в современной отечественной науке используется термин «агиография» (от греч. ἅϒιος – святой и ϒράφω – пишу)...
Ранние мученичества часто включали официальные протоколы судебных заседаний.
Наиболее ранний тип житийных текстов возник во время гонений на христиан в I-IV вв. Повествования о мучениках обычно составлялись для оповещения христианских общин и служили не только для распространения их почитания, но и для поднятия духа верующих в период гонений. Наиболее древний из сохранившихся текстов такого рода – "Мученичество священномученика Поликарпа, епископа Смирнского" (156 г.), составленное в виде послания. Ранние мученичества часто включали официальные протоколы судебных заседаний (см. ст. Акты мучеников).
Резкое сокращение числа мучеников (после 313 года) и прекращение гонений на христиан (после гибели в 363 году императора Юлиана Отступника) привели к формированию совершенно иного в структурном отношении типа агиографического текста – пространного жития, предполагавшего подробное и последовательное повествование о жизненном пути подвижника, поскольку именно благочестивая жизнь святого, а не его мученическая смерть стала предметом изображения агиографа.
Пространное житие, получившее интенсивное развитие с IV века и сформировавшееся под влиянием античной литетатуры, в дальнейшем стало важнейшим жанром средневековой письменности и основным типом агиографических текстов в литературах всех христианских народов.
Похвальное слово сосредоточивается не столько на фактах, сколько на общих местах и нравственных выводах.
Помимо житий и деяний, являющихся жизнеописанием в собственном смысле, выделяют жития с похвалой, обычно отличающиеся большей риторической отделкой. Похвальное слово имитирует устную проповедь, так же как и гомилии в честь святого, и сосредоточивается не столько на фактах, сколько на общих местах и нравственных выводах. Извлечение исторической информации из агиографических источников любого рода часто требует очень сложного анализа, т. к. целью авторов этих текстов была не передача сведений сама по себе, а создание определенного образа, который запечатлелся бы в сознании верующего читателя или слушателя как достойный почитания и подражания.
Д. Е. Афиногенов
Жития святых, как и агиографические тексты вообще,– один из самых формализованных литературных жанров, основной характеристикой которого является следование канону, проявляющееся на всех уровнях произведения – структурном, стилистическом, идейном и символико-богословском. На структурном уровне следование художественному канону выражается в наличии строгой композиционной схемы жития; на стилистическом уровне – в использовании определенных поэтических средств, важнейшим из которых является агиографическая топика (так называемые общие места); на идейном и символико-богословском уровне ориентация на канон находит отражение в принципе уподобления и следования сакральным образцам.
Цель агиографа не воссоздание исторически достоверной биографии, а выявление сути и вневременного содержания подвига святого, земная жизнь которого была путем к Богу.
Житие как жанр христианской письменности обладает ярко выраженной спецификой: цель агиографа не воссоздание исторически достоверной биографии, а выявление сути и вневременного содержания подвига святого, земная жизнь которого была путем к Богу. Поэтому агиограф зачастую сознательно лишает своего героя индивидуальных, «земных» черт и оставляет в его образе лишь типическое и «небесное». Этим объясняется традиционное для житий святых наличие значительного числа устойчивых литературных формул, а также общих для многих текстов мотивов, сюжетов и других структурных элементов текста.
Установка на канон и ориентация на образцы как на основные принципы построения агиографического текста приводят к частым заимствованиям из житий известных подвижников при создании житий новопрославленных святых: таким образом новый святой уподобляется его великим предшественникам, а агиограф свидетельствует святость своего героя. Вместе с тем установка на канон, являвшаяся важнейшей чертой христианского сознания, распространялась как на художественную реальность, так и на историческую: можно полагать, что не только агиограф уподоблял своего героя прежним прославленным Церковью святым (следование агиографическому канону), но и сам подвижник в жизни старался уподобиться им.
Жизнеописание подвижника, как правило, начинается с рассказа о его благочестивых родителях, при этом этикетные характеристики, которыми наделяются отец и мать святого, не только создают облик боголюбивых родителей героя, но и предвосхищают его будущие добродетели. (В мученичествах, напротив, зачастую родители подвижника – нечестивые язычники.) Рождению подвижника часто предшествуют божественные знамения, свидетельствующие о его избранности и посвященности Богу. Описанию детства святого также свойственны устойчивые мотивы: стремление «от младых ногтей» к богоугодной жизни, отвержение детских игр, легкое усвоение грамоты (более редкий вариант – неспособность к грамоте, преодолеваемая лишь с божественной помощью), ранняя духовная зрелость (мальчик-старец) и др.
Описание подвижничества святого строится в соответствии с чином его святости, т. е. относится ли он к мученикам (священномученикам, преподобномученикам, страстотерпцам и др.), равноапостольным (просветителям народов), святителям, благоверным князьям, преподобным, юродивым или праведным. Повествование о трудах и подвигах, а также прижизненных чудесах святого традиционно завершается рассказом о его праведной кончине, после которого, как правило, следуют описание посмертных чудес подвижника и похвала ему. Иногда заключающие житийную схему рассказы о чудесах, а также похвала святому могут выделяться в самостоятельные произведения – повести о чудесах святых и похвальные слова.
Наряду с традиционными житиями возникли «народные» жития – жизнеописания святых, основной особенностью которых является активное использование легендарных и фольклорных мотивов.
Историческое развитие житийного жанра привело к формированию его различных внутрижанровых разновидностей. Так, наряду с традиционными житиями возникли «народные» жития – жизнеописания святых, основной особенностью которых является активное использование легендарных и фольклорных мотивов (например, анонимная "Повесть о прощении императора Феофила", «народные» жития преподобного Иоанна Рильского, Христа ради юродивого Василия Блаженного и др.).
Продолжение следует.