Художника Василия Верещагина не нужно представлять широкой публике — его работы в той или иной степени знакомы всем. Некоторые его картины навсегда остаются в памяти, даже будучи увиденными в маленьких репродукциях из школьных учебников. Военно-исторические и восточные полотна этого живописца привлекают зрителей XXI века не меньше, а то и больше, чем произведения современного искусства.
Некоторые ошибочно отождествляют Верещагина с передвижниками, хотя он никогда не входил в Товарищество передвижных художественных выставок, да и вообще сторонился разных объединений и творческих союзов. Тем не менее, с этим направлением его роднят очевидный реализм и историзм полотен, а также социальный подтекст. Он не воспевал войну, с которой связал своё творчество, а критиковал её.
Русско-японская война была не первой военной кампанией, которую художник не смог обойти стороной. Но именно там, в 1904 году, на подорвавшемся на мине броненосце «Петропавловск» Василий Верещагин погиб вместе с экипажем.
«Верещагин кистью старался показать людям, что война — самая ужасная, самая нелепая вещь на свете... Он не искал военных наград, он хотел показать людям трагедию и глупость войны, и сам пал ее жертвой. Он пожертвовал своей жизнью ради своего призвания художника. Не проявил ли он в этом, как гуманист, поистине высокое человеческое достоинство?», — так высказался тогда японский писатель Никадзато Кайдзан.
Предлагаем внимательно рассмотреть несколько шедевров Василия Верещагина и проследить по ним творческий путь выдающегося русского художника.
Апофеоз войны (1871)
Самое известное полотно Василия Верещагина стало метафорическим символом последствий войны. Оно вошло в мини-цикл «Варвары», который можно рассматривать как единую сюжетную эпическую поэму.
Художник хотел назвать картину «Апофеоз Тамерлана» или «Торжество Тамерлана», но под влиянием известий о франко-прусской войне заголовок утратил конкретно-историческое значение. К новому названию художник добавил и подпись: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим». Так намёки на средневековые порядки в Средней Азии и даже рассказы очевидцев XIX века о пирамидах черепов, которые явно вдохновили художника, уступили место философскому размышлению о последствиях войны в целом.
Смертельно раненный (1873)
Картина из богатой «Туркестанской серии». В ней соединились жизненный вневременной сюжет и конкретная история, увиденная Верещагиным. Слово очевидцу-художнику:
«Пуля ударила в рёбра, он выпустил из рук ружьё, схватился за грудь и побежал по площадке вкруговую, крича:
— Ой, братцы, убили, ой, убили! Ой, смерть моя пришла!
— Что ты кричишь-то, сердечный, ты ляг, — говорит ему ближний товарищ, но бедняк ничего уже не слышал, он описал ещё круг, пошатнулся, упал навзничь и умер, и его патроны пошли в мой запас».
Очень редко умирающих солдат изображали именно так. На батальных картинах мы чаще видим трагические позы, драму умирающего героя, которому хочется подражать. Здесь же какой-то нелепый мужик в странной позе, непонятно зачем и куда убегающий. Этим подчёркивается бессмысленность смерти.
Верещагина обвиняли в клеветнической антипатриотической пропаганде. Многие картины «Туркестанской серии», написанные в 1871–1873 годах в Мюнхене, поначалу были показаны за рубежом, а затем в 1874 году в Петербурге на специальной выставке. Посетившие её император Александр II и его сын, будущий Александр III, были явно не в восторге. Но это не помешало Павлу Третьякову выкупить показанные картины, и до сих пор они хранятся в Третьяковской галерее в Москве.
Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой (1878-1879)
В картинах «Балканской серии» есть своя экзотика местности. Если война в Средней Азии показана Верещагиным на фоне яркой пустынной природы и чистого синего неба, то в русско-турецком конфликте на Балканах она сменилась серой зимой. Смерть на этой войне стала казаться унылой, чем подчёркивается её бессмысленность.
В картине «Шипка-Шейново» нам не до радости победы. Хотя формально картина как раз о победе. «Белый генерал» Михаил Скобелев проносится перед солдатами, которые кидают над головами шапки — турки разгромлены, дорога на Стамбул открыта, теперь-то война пойдёт по плану, «щит на воротах Царьграда» не за горами… На убитых товарищей торжествующая армия словно не обращает внимание, но зритель картины пройти мимо просто не может: Верещагин намеренно показывает на первом плане именно мёртвые тела.
Побеждённые (Панихида) (1878−1879)
Схожая по идее с «Апофеозом войны» картина из «Балканской серии» передаёт несколько иное настроение. И в отличие от выдуманного и более метафоричного «Апофеоза», «Панихида» отсылает к ситуации, которую видел лично Верещагин. Он подробно и весьма натуралистично описал её в своих воспоминаниях о русско-турецкой войне:
«Я съездил в Телиш, чтобы взглянуть на то место, где пали наши егеря. Отклонившись с шоссе влево, я выехал на ровное место, покатое от укрепления, покрытое высокой сухой травой, в которой на первый взгляд ничего не было видно. Погода была закрытая, пасмурная, неприветливая, и на тёмном фоне туч две фигуры, ясно вырисовывавшиеся, привлекли моё внимание: то были священник и причетник из солдат, совершавшие божественную службу.
Я сошёл с лошади и, взяв её под уздцы, подошёл к молившимся, служившим панихиду.
Только подойдя совсем близко, я разобрал, по ком совершалась панихида: в траве виднелось несколько голов наших солдат, очевидно, отрезанных турками; они валялись в беспорядке, загрязненные, но ещё с зиявшими отрезами на шеях.
<…>
Тут можно было видеть, с какою утончённою жестокостью потешались турки, кромсая тела на все лады: из спин и из бёдер были вырезаны ремни, на рёбрах вынуты целые куски кожи, а на груди тела были иногда обуглены от разведённого огня. Некоторые выдающиеся части тела были отрезаны и сунуты во рты, носы сбиты на сторону или сплющены, а у солдат, имевших на погонах отметку за хорошую стрельбу, были высечены крестообразные насечки на лбах».
Многие посетители петербургской выставки 1881 года обвиняли Верещагина в надуманности сюжета «Побеждённых», хотя сам художник считал, что написал картину этой панихиды «в значительно смягченных красках». Священник, ставший героем картины, отчаянно защищал полотно от недоброжелательных отзывов, подтверждая, что так все и было…
«Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней своё слово, я обрадовался, что могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня».
В. Верещагин
При подготовке публикации использованы материалы сайтов https://bm.tretyakovgallery.ru, https://vatnikstan.ru
Превью: открытые интернет-источники