Эти размышления принадлежат протоиерею Стивену Костоффу, магистру богословия, священнику православной Свято-Духовской церкви в Норвуде, штат Огайо. Он ссылается на акафист «Слава Богу за всё», известный также как «Акафист благодарения». Этот замечательный гимн, авторство которого приписывается митрополиту Трифону (Туркестанову), был найден среди вещей протопресвитера Григория Петрова после его смерти в лагере для военнопленных в 1940 году. А в названии акафиста цитируются слова святителя Иоанна Златоуста, которые он произнес, умирая в изгнании. Это слова похвалы, рождающиеся среди ужасных страданий.
Осень официально наступает в 16:02 по времени восточного побережья, в пятницу, 22 сентября. А это значит — сегодня, немного позже. С моей личной и, подчеркиваю, субъективной точки зрения, осень — лучшее из четырех времен года. Обаяние этого сезона — в пылающих красных, оранжевых, желтых и золотых листьях, превращающих привычные деревья в группы «горящих кустов», один ярче другого. Когда все это сочетается с пронзительно голубым небом в солнечный день и необычайной свежестью воздуха, я начинаю более ясно осознавать окружающий мир и быть благодарным за Божье творение.
На несколько философской ноте, более подходящей для пасмурного, продуваемого ветрами дня, мы можем осознать, что эта «красочная смерть» говорит о мимолетности всего прекрасного в этом мире, «потому что мир в его нынешнем облике уходит безвозвратно» (1 Кор. 7:31). И все же именно эта красота и сопровождающее ее чувство тоски — это признак невыразимой красоты грядущего Божьего Царства и нашего неустанного желания созерцать и переживать эту красоту.
Выросший в типичном городском квартале Детройта, я отчетливо помню ритуал, который ознаменовывал эту пору года, — сгребание и сжигание листьев, которые скручивались и опускались на землю. Жители квартала сгребали листья вниз, к улице, формируя вдоль обочины разноцветные холмики. Затем их зажигали, наблюдали за этими кучами горящих листьев. Обычно в большинстве семей это бывало после ужина, но каждый мог видеть эти мерцающие волны тепла, защищавшие от ранней вечерней прохлады, и частицы пепла, устремляющиеся вверх. Пожалуйста, на мгновение простите мне мое неполиткорректное безразличие к окружающей среде, но я сполна наслаждался этими маленькими кострами у обочины, когда горький запах горящих листьев наполнял воздух. Этот запах, кажется, стоял в воздухе пару недель или дольше, поскольку разные соседи приступали к этой задаче в разное время.
Эта сцена была воплощением пользы букваря 1950-х годов для чтения в первом классе, поскольку мама и папа вместе с Диком и Джейн (и, возможно, резвой собакой Спотом), улыбаясь, участвовали в этом семейном мероприятии. Учебник чтения перефразировал бы этот праздник здоровой работы и наведения порядка в окружающей среде в череду маленьких связанных предложений: «Посмотрите, папа сгребает листья»; «Дик и Джейн тоже сгребают листья»; «Пришла мама!». Все это способствовало расширению словарного запаса подающего надежды ученика, одновременно усиливая картину идеализированного — если не идиллического — американского образа жизни.
Поскольку мои родители были крестьянами из македонской деревни, мы никогда не вписывались в эту модель — особенно когда моя мама говорила со мной по-македонски в присутствии моих друзей! И все же я отчетливо помню, как учил ее, неграмотную, читать по тем самым букварям «Дик и Джейн», чтобы она могла получить документы об американском гражданстве, что она с гордостью и сделала в свое время.
Прежде чем предаться ностальгии, напомню вам, что этот полезный для здоровья образ жизни — что-то вроде городской идиллии — вошел в нашу жизнь в разгар тревог холодной войны. Это, в свою очередь, вызывает еще одно ясное воспоминание из моей юности — учения на предмет воздушного налета в наших школах, которые должны были подготовить нас и защитить от советского ядерного удара. Эти учения были проведены с должной торжественностью и серьезностью — стройные шеренги и никаких разговоров! Мы должны были спуститься в лабиринт подвальных этажей, которые, казалось, были построены с безнадежной целью спасти нас от ядерных бомб. Затем мы должны были сидеть аккуратными рядами под наблюдением наших учителей, (по-видимому, не обращая внимания на реальные опасности мира холодной войны), пока не прозвучал бы сигнал «все чисто», разрешавший нам вернуться в учебные классы. Так призрак грибовидного облака омрачил солнечное небо невинного возраста «Дика и Джейн»...
Должен признать, что мое короткое ностальгическое отступление не дает серьезного повода для размышлений. Так, чтобы не расстроить эту цель — и потому, что я начал с размышлений о сотворенном мире, — я хотел бы предложить некоторые из чудесных восхвалений красоты окружающего нас мира из замечательного акафиста «Слава Богу за всё».
Говорят, что этот акафист, ставший популярным во многих православных приходах, был написан священником, когда он медленно умирал в советском лагере для военнопленных, в 1940 году (по одной из версий, авторство этого сочинения принадлежит не митрополиту Трифону (Туркестанову), а протоиерею Георгию Петрову — прим. ред.). В ненаучных, но богословско-поэтических образах он напоминает нам о том, к чему мы часто бываем слепы, — о славном Божьем творении. Стал ли бы он скучать по всем этим вещам, если бы его жизнь была такой же свободной, как наша, и поглощенной повседневными тревогами и заботами, которые не оставляют ни времени, ни места, чтобы оглядеться вокруг в изумлении?
Го́споди, как хорошо́ гости́ть у Тебя́: благоуха́ющий ве́тер, го́ры, просте́ртые в не́бо, во́ды, как беспреде́льные зеркала́, отража́ющие зо́лото лу́чей и ле́гкость облако́в. Вся приро́да таи́нственно ше́пчется, вся полна́ ла́ски, и пти́цы и зве́ри но́сят печа́ть Твое́й любви́. Благослове́нна мать земля́ с ее скоротеку́щей красото́й, пробужда́ющей тоску́ по ве́чной отчи́зне, где в нетле́нной красоте́ звучи́т: Аллилу́иа!
Кондак 2
Ты ввел меня́ в э́ту жизнь, как в чару́ющий рай. Мы уви́дели не́бо, как глубо́кую си́нюю ча́шу, в лазу́ри кото́рой звеня́т пти́цы, мы услы́шали умиротворя́ющий шум ле́са и сладкозву́чную му́зыку вод, мы е́ли благоуха́нные и сла́дкие плоды́ и души́стый мед. Хорошо́ у Тебя́ на земле́, ра́достно у Тебя́ в гостя́х.
Сла́ва Тебе́ за пра́здник жи́зни; Сла́ва Тебе́ за благоуха́ние ла́ндышей и роз.
Сла́ва Тебе́ за сла́достное разнообра́зие я́год и плодо́в;
Сла́ва Тебе́ за алма́зное сия́ние у́тренней росы́.
Сла́ва Тебе́ за улы́бку све́тлого пробужде́ния; Сла́ва
Тебе́ за земну́ю жи́знь, предве́стницу небе́сной.
Сла́ва Тебе́, Бо́же, во ве́ки.
Икос 2
Я ви́жу не́бо Твое́, сия́ющее зве́здами. О, как Ты бога́т, ско́лько у Тебя́ све́та! Луча́ми дале́ких свети́л смо́трит на меня́ ве́чность, я так мал и ничто́жен, но со мно́ю Госпо́дь, Его́ лю́бящая десни́ца храни́т меня́.
Сла́ва Тебе́ за непреста́нные забо́ты обо мне; Сла́ва Тебе́ за промысли́тельные встре́чи с людьми́.
Сла́ва Тебе́ за любо́вь родны́х, за пре́данность друзе́й; Сла́ва Тебе́ за кро́тость живо́тных, слу́жащих мне.
Сла́ва Тебе́ за све́тлые мину́ты мое́й жи́зни; Сла́ва Тебе́ за я́сные ра́дости се́рдца.
Сла́ва Тебе́ за сча́стье жить, дви́гаться и созерца́ть.
Сла́ва Тебе́, Бо́же, во ве́ки.
Икос 5
Когда читаешь эти слова, приходит на ум загадочная фраза Достоевского: «Красота спасет мир».
Оргинальный текст опубликован на сайте.
Перевод с английского Виктории Зварич
Текст приведен с незначительными сокращениями.
Фото: открытые интернет-источники