Конечно, не без его участия 11 ноября 1917-го года Собор принял решение об отпевании всех, кто погиб в уличных боях в Москве, без различия того, на чьей стороне они воевали. Церковь призывала к миру. Правда, когда духовенство, направленное совершать отпевание, увидело жертв уличных боев, они сразу отметили для себя одну отличительную деталь: если красногвардейцы были, как правило, жертвами пулевых или осколочных ранений, то многие юнкера были изуродованы. Это говорило о том, что надвигающаяся на Россию гражданская война будет жестокой, и жестокость эта будет характерной чертой именно одной из сторон. Хотя гражданские войны милосердными не бывают никогда. И вот тогда, может быть, следовало бы задуматься над правотой слов священника Нежинцева о призыве к православному народу к вооруженному сопротивлению большевикам. Но все были как будто зачарованы тем, что был избран Патриарх. Тем более его интронизация должна была стать всеобщим праздником. 21 ноября 1917-го года она и произошла в Успенском соборе – уже в большевистской Москве.
Действительно, это было огромное по масштабам церковное действо, когда крестные ходы из разных московских храмов устремились к Успенскому собору. Действительно, среди тех, кто шел крестным ходом вокруг Кремля, можно было видеть и красногвардейцев, и тех же самых матросов, а это была самая жестокая категория сторонников большевиков. Все готовы были отозваться на это всенародное празднество. У нас вообще очень любят массовое стечение народа по любому поводу. Но была ли это манифестация православной веры? Было ли это свидетельством того, что эти люди готовы сплотиться вокруг избранного Патриарха? Это был еще вопрос.
Права избранного Патриарха были ограничены Поместным Собором. Патриарх не мог, например, никакого епископа запретить в священнослужении единолично – это мог сделать только Синод. Патриарх не мог давать никакие указания епископу как обязательные к исполнению, касавшиеся епархиальных дел, если сам епископ к нему по этому вопросу обращался. Допустим, между епископами возникает конфликт. Чтобы его разрешить, они могут обратиться в Синод, и Синод может устроить
судебное разбирательство, кто прав, кто виноват. Но они могут избежать этой огласки, если обратятся к Патриарху. Но если они обращаются к Патриарху, то его решение становится для них обязательным. Что означает логика такой странной процедуры? А логика одна: формальных прав у Патриарха немного, но если его нравственный авторитет будет высок, к нему будут обращаться епископы, и он, опираясь исключительно на свой нравственный авторитет, будет иметь возможность давать им вполне конкретные и уже требующие исполнения решения. То есть каждый епископ мог выбирать: формальное разбирательство в Синоде – или братский совет Патриарха. Собственно, Патриарх Тихон и был таким иерархом, который не стремился сосредоточить в своих руках всю полноту власти, который готов был прислушиваться к тому, что скажут ему его собратья – епископы и даже простые священнослужители. Это качество будет в нем проявляться неоднократно. При этом надо сказать, что при нем был избран очень выдающийся по своему составу Синод, в который входили многие выдающиеся епископы, священнослужители и миряне. Ему было на что опереться в своей деятельности Патриарха.
А что касается общей ситуации в стране, то она развивалась так, как трудно было кому бы то ни было представить. Захват власти большевиками тогда подавляющему числу членом Собора казался каким-то нелепым недоразумением. Захватив власть, большевики ведь даже не отказались от созыва Учредительного собрания. И многим казалось, что вот эти невесть откуда взявшиеся политические авантюристы, конечно же, сгинут. Сгинут, как только Учредительное собрание, в котором большевики, конечно же, не смогут иметь большинства, отменит этот режим и установит правительство, хотя бы подобное такому, каким было Временное правительство, с которым можно будет вести, как бы мы сейчас сказали, цивилизованный диалог в рамках законодательства России, которое существовало до октября 1917 года.
Вот почему, завершая свою первую сессию в декабре 1917 года, Поместный Собор принял очень важное определение о правовом положении Церкви в государстве, предполагая, что государство вскоре будет совершенно иным. Там, например, был такой выразительный пункт, что «глава Российского государства, министр исповедания, министр народного просвещения должны быть православного вероисповедания». Они могли бы посмотреть на двух, сменивших друг друга, председателей ВЦИК и задаться вопросом: а возможно ли такое положение осуществить при большевиках? Действительно, большевиков всерьез не принимали. А большевики, тем не менее, уже с декабря 1917 года начинают один за другим принимать декреты, направленные на то, чтобы резко ограничить церковную жизнь в стране. Что же касается декрета о свободе совести и об отделении Церкви от государства, появившегося 20 января 1918-го года и через три дня опубликованного, по тому, какая политика потом будет проводиться большевиками, станет ясно, что декрет этот был одним из первых радикальных шагов по началу гонений на Церковь. Собственно, Поместный Собор так и оценит этот декрет. Он объявит его актом открытого гонения на Церковь и призовет всех православных христиан не участвовать в проведении этого декрета в жизнь.