Четвертого сентября 1943 года около полуночи происходит та самая историческая встреча Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем. Эта встреча, конечно, обросла разного рода апокрифическими сказаниями, которым способствовал, в частности, Анатолий Ведерников – сотрудник Московской Патриархии, близкий к митрополиту Николаю, одному из участников встречи. Может быть, вы слышали об этих апокрифах – якобы в ходе разговора Сталин, когда услышал, что существует недостаток духовенства, спросил: а куда же делось ваше духовенство? И митрополит Сергий ответил, что некоторые выпускники наших семинарий стали не священниками, а маршалами. И якобы Сталин улыбнулся на эту остроту митрополита Сергия. Или же, например, упоминание о том, что якобы в конце встречи Сталин подошел к митрополиту Сергию и на ухо ему прошептал: «Это все, что я пока могу для Вас сделать», подытоживая разговор. Ну, и многое другое – у нас любят апокрифы по поводу Сталина и войны. В частности, окормление Сталина блаженной Матроной, это очередной апокриф новый.

Но в данном случае апокрифы не проходят, потому что у нас есть замечательный документ, в котором эта встреча нашла свое отражение исчерпывающим образом. Это стенограмма этой встречи, которую вел не кто-нибудь, а полковник госбезопасности Карпов, который на этой встрече превратился из высокопоставленного офицера госбезопасности, который руководил отделом по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией, в председателя Совета по делам Русской Православной Церкви, который теперь должен был поддерживать деятельность нашей Церкви. Для него, как для чекиста, чудом не попавшего под бериевские чистки 1939 года за особо жестокое обращение с подследственными (а он вел дела многих священнослужителей), теперь было важно все зафиксировать и все понять. Потому что он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ротация кадров у чекистов одна – расстрел. И если он чего-то бы здесь не зафиксировал, что-то не так бы понял в этой метаморфозе, когда из гонителя Церкви ему нужно было превратиться в ее покровителя, ему самому было бы плохо. Поэтому стенограмма его безупречна:

Карпов, в основном, все зафиксировал, что говорил Сергий. Он ведь не канонист, он ведь не размышлял о церковных канонах. А мы поразмышляем. Опять, как все предыдущие годы, Сергий озабочен прежде всего одним – проблемой высшего церковного управления. Ему хочется легитимизировать свое положение главы церковной иерархии. Поэтому ему надо собрать Архиерейский собор, который должен избрать Патриарха. А сам он при этом уже восемнадцать лет – Патриарший Местоблюститель. Неужели восемнадцать лет? Это при том, что Патриарший Местоблюститель митрополит Петр, назначивший его своим заместителем, был расстрелян только в 1937 году? Как же так? Какие восемнадцать лет? Но, видимо, Сергий на нюансы не обращает внимания. Но поражает другое: собор должен избрать Патриарха, а также образовать Священный Синод как совещательный орган при Патриархе. А это что такое? Ведь Синод – это орган, не подчиненный Патриарху, а стоящий над Патриархом. Это собрание епископов. Так было по определению о высшем церковном управлении на Поместном Соборе 1917-18 гг., точно так же и сейчас. И он прекрасно понимает, что у нас Синод выше Патриарха, а не является при нем совещательным органом. Это только при Сергии, когда он был заместителем Местоблюстителя, появился какой-то странный Временный Патриарший Синод, который не имел права собирать Сергий. Но он его собрал и постоянно говорил, что это при нем совещательный орган. Хотя именно от этого совещательного органа исходили все его прещения, запрещения в священнослужении, в том числе и самим Патриаршим Местоблюстителям. Здесь предлагается то же самое.

Вот интересный нюанс. Вы, наверное, не задумывались, что такого несусветного титула, какой есть сейчас у нашего Патриарха – «Московский и всея Руси» — никогда не существовало. Патриарх Иов, в 1589 году поставленный, назывался Патриархом Московский и всея России. Что же это за такое изобретение Сергия и Сталина? Вам никогда не приходила в голову странность этого названия: «Московский и всея Руси»? А что это такое? Где эта Русь? На самом деле, Сергий поступил очень тонко. Он почувствовал определенного рода тенденции в изменившейся идеологической политике Сталина. Слово «Россия» оставалось тогда, конечно, очень одиозным. Ведь Россия – это та самая страна, с которой большевики боролись и которую уничтожали. А сейчас – СССР. Предложить Сергию титул «Патриарх Московский и всего Советского Союза» было бы, действительно, странно. А вот – Русь. Страна, которой нет, и которая, тем не менее, когда-то существовала. И которая, так сказать, прикрыта мхом истории. Сталину это понравилось: есть СССР, реальная страна; нет напоминания о России, столь ему ненавистной. Зато есть некая Русь. Это как, знаете, сказочные фильмы режиссера Роу про каких-то царей горохов. Сейчас, правда, когда задумываешься над этим вопросом, действительно начинаешь отдавать себе отчет, насколько же уже вот такой дряхлый, уже умиравший митрополит Сергий, тем не менее, сохранял в каких-то ситуациях свою точную интуицию церковного функционера. Тем более, что, как вы знаете, для Сталина любимым историческим персонажем в России был именно Иван Грозный. И Русь не вызывала у него такой идиосинкразии, как Россия. И здесь митрополит Сергий нашел вполне, так сказать, понимающего собеседника. Но был поставлен второй вопрос – уже не о титуле, а о созыве собора. Вот здесь очень интересный нюанс – пожалуй, в стенограмме мы обнаруживаем определенного рода эмоциональную составляющую разговора.

А что ему было отвечать? Вопрос застал его врасплох. Из кого собирать собор? Из тех нескольких архиереев, которые у него в распоряжении? Это будет не собор. На Синод-то не хватит толком. А вождь спрашивает. Вот он отвечает: «можно собрать через месяц». И тогда

Вот здесь полковник госбезопасности старается во всем большевисткие темпы соблюсти.

Замечательная шутка Сталина: «Нельзя ли проявить большевистские темпы?» И мы уже готовы проявить большевистские темпы. Настолько мы уже слились в единении с этой самой системой. Даже терминологически. И мы будем называться несусветными титулами, будем работать в большевистских темпах – только бы сохраниться. Или сохранить? Я уже не знаю. Да, действительно (я тут немножко отвлекусь от беседы) начнется очень активная работа. Срочно поднимут списки всех репрессированных архиереев, будут выявлять тех, кто еще оставался в живых, будут предлагать им досрочное освобождение. Не все из немногочисленных оставшихся в живых архиереев согласятся сотрудничать с митрополитом Сергием; для некоторых он будет оставаться узурпатором церковной власти и предателем Церкви. Некоторые из них только после 1945 года, если останутся в живых, готовы будут вернуться в Московскую Патриархию – как, например, архиепископ Афанасий (Сахаров), священноисповедник, у нас канонизованный. Но некоторые будут соглашаться. И их, действительно, самолетами будут везти из отдаленных лагерей в Москву, срочно приводить их в порядок, откармливать за эти несколько дней, вставлять им выбитые на допросах или выпавшие от цинги зубы. Одна была радость – согласно патриархальному соловецкому обычаю архиереи могли не брить бороды. Так что они хотя бы были все бородатые. И вот на них, худых и изнеможденных, многие из которых были надломлены, будут срочно надевать рясы. В Москве срочно стали искать портных – но какой портной мог решиться сказать, что он умеет шить рясы? Ведь сразу можно было задаться вопросом: а кому это он рясы шил в прежние годы? Поэтому таких портных не могли найти. Тогда привлекли театральных портных, которые из ткани, предназначавшихся для формы морских офицеров, сшили рясы. В общем, таким образом собрали некоторую группу архиереев. Но мы к этому вопросу еще вернемся. А сейчас снова обратимся к стенограмме беседы.

Это, конечно, звучало как издевательство. Откуда было найти ресурсы для
семинарий и академий, если фактически вся профессура была либо уничтожена, либо была в эмиграции, либо сошла на нет. Когда откроют нашу ленинградскую академию сразу после войны, то там найдется только три преподавателя бывшей духовной академии.

Какие «все» епархиальные архиереи? Их ведь было всего несколько человек в Ульяновске!

Конечно, это была ложь. Потому что открыто будет 716 храмов, а заявлений будет более трех тысяч на открытие храмов. Это в годы войны.

Они действительно не представляли, кто из репрессированных архиереев оставался в живых.

Да, действительно, он не имел даже машины все эти годы. Но вновь обратите внимание на Сталина:

Ну что же, все хорошо? Только представьте себе, что это такое – здание немецкого посольства? Как оно было органами НКВД начинено и прослушивалось со всех сторон? Это было все равно, что в аквариум поселить Московскую Патриархию. Но отказываться не приходилось. И до сих пор, как вы знаете, в Чистом переулке у нас существует Московская Патриархия.

А далее опять Сталин возвращается к вопросу, казалось бы, мелкому, второстепенному.

Конечно, митрополит Сергий и в силу уровня своего духовного развития, и в силу своего возраста, в силу своего внутреннего состояния не нуждался ни в каких продуктах по госценам – из распределителя кремлевского. Но он не откажется от этого, прекрасно отдавая себе отчет в том, что нарочито повторенное Сталиным предложение свидетельствует о том, что в стране, где не законы, а именно приобщенность к определенного рода привилегиям является лучшей гарантией для сохранения себя, такое предложение нужно принять. Хотя, конечно, и это ни от чего не спасает. У нас и члены Политбюро после какого-нибудь очередного ужина из дефицитных продуктов из кремлевского распределителя могли оказаться в подвале на Лубянке. Но тем не менее. И это нечто новое: государство готово приобщить руководство Церкви к системе распределения, которая характерна для номенклатуры. И этим нельзя не воспользоваться – не потому, что хочется есть. А потому что это определенного рода статусность. И Сергий соглашается на это.

Существует версия, что якобы они оторопели от такого рода своего куратора и что якобы кто-то из них сказал, что с товарищем Карповым связывается иная политика в отношении Церкви и что, может быть, лучше назначить кого-то другого? И что, якобы, Сталин, усмехнувшись, сказал, что у вас была возможность убедиться в том, как добросовестно работал товарищ Карпов в прошлом, изничтожая вас, а теперь он будет получать другие указания и будет так же их добросовестно исполнять. Но, скорее всего, этого не было. Вы чувствуете, что тональность разговора совсем другая – все четко, прагматично, без всякой лирики. Разве что – «большевистские темпы». И Карпов фиксирует, что все, конечно, благодарны.

Каково было это митрополитам слышать? Нужно подчеркивать их самостоятельность, которой на самом деле не предполагается.

Потом, через два дня, было принято решение дать короткое сообщение в прессе об этой встрече. А, покинув Сталина, три митрополита 5 сентября, когда «большевистскими темпами» шла подготовка Архиерейского собора, написали Сталину письмо – беспрецедентный случай.

Что здесь показательно? Определена очень четко задача Церкви – она должна служить Родине. Той самой Родине, которой управляет богоборческий сталинский режим, которую попирает богоборческий сталинский режим. Она должна служить ему – и тогда все, может быть, все будет не так уж плохо. Да, письмо написано в характерной для той эпохи тональности: тут и «отеческая забота», и «отец». Что же это? Для них, представителей Русской Церкви, отец – это он? У них вроде бы другой Отец, помимо их кровных отцов, уже умерших, из мира иного глядящих на своих чад в архиерейских облачениях? У них – Отец Небесный. А это кто?

Письмо это не было опубликовано в советской печати; уж слишком это было фамильярно так обращаться к Сталину церковникам. Но, в принципе, это было то, что нужно.

Итак, Архиерейский собор собрался в 1943 году, 8 сентября. Участвовало в
нем девятнадцать архиереев – это при том, что у нас было 64 правящих архиерея к 1917 году, 64 епархии было. То есть, кого могли собрать – собрали. И, кажется, о чем должны были на этом соборе прежде всего беседовать? Конечно же, о том, что произошло за предыдущую четверть века, ведь ситуация в Церкви кардинально изменилась с того момента, когда проходил Собор 1917-18 гг. Нужно было осмыслить очень многое – в частности, в плане того, чтобы, скажем, уподобить устав Русской Церкви – определении о высшем церковном управлении, епархиальном, приходском – тем законодательным нормам, которые сейчас существовали в стране.

Но что мы видим? Митрополит Сергий выступает с докладом «О деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны». А предшествующие двадцать с лишним лет? Это что, не тема для серьезного разговора? А что было за эти двадцать лет? Что же он мог сказать этим восемнадцати архиереям, которые прекрасно отдавали себе отчет, что все предыдущие двадцать лет Церковь уничтожалась? И сами они чудом остались в живых. Чудом – а иногда и ценой компромиссов. Говорить было не о чем. О главном говорить было нельзя. Но зато нужно было говорить о том, как Церковь активно исполняла свой патриотический долг в годы Отечественной войны.

Затем выступает митрополит Алексий с докладом «Долг христианина перед Родиной в переживаемую эпоху Отечественной войны». Опять та же тема. Опять рассмотрение того, как Церковь призывает всех бороться с врагами – то ли Родины, то ли режима, который уничтожал нашу Родину до войны? Но все-таки главный вопрос надо было рассмотреть: о выборах Патриарха. Здесь все прошло очень просто. Митрополит Алексий обратился к членам собора с предложением избрать Патриарха сразу.

Вот, оказывается: «носитель Патриарших полномочий».

После этого участники собора встали и дружно пропели «Аксиос».

Что тут можно сказать? Конечно, все понимали, кого хочет видеть Сталин, превратившийся в одну ночь из лучшего друга авиаторов и физкультурников в лучшего друга церковников. Конечно, Сергия. Сергий доказал Сталину, что он всегда будет ему предан, что бы ни происходило и как бы не вел себя его ближайший сподвижник Сергий (Воскресенский) на той стороне. Поэтому какие уж тут еще «подробности»…

Был избран Священный Синод из трех постоянных и временных членов, было принято постановление, о котором я уже говорил: «Всякий, виновный в измене общецерковному делу, перешедший на сторону фашизма как противник Креста Господня да числится отлученным, а епископ и клирик – лишенным сана». Надо сказать, что это постановление, которое я уже упоминал, действительно, на практике не выполнялось. И вы, я думаю, сами встречались со священнослужителями, которые в прежние годы были рукоположены на оккупированной территории, которые служили на оккупированной территории, а потом совершенно спокойно перетекли в Московскую Патриархию. И это было правильно, потому что эти люди исполняли свой пастырский долг. Но тогда зачем нужно было принимать собором вот это самое постановление? Дабы доказать власти свою лояльность – но тайным желанием не исполнять собственное постановление, если будет для этого возможность. Потому что духовенства-то не было. И большая часть духовенства, которая у нас будет служить после войны, это будет духовенство, которое служило на оккупированных территориях.

Конечно, под прещение этого собора подпадало и все духовенство Зарубежной Церкви. Поэтому когда происходило воссоединение с Зарубежной Церковью в 2007 году, этот акт, как и другие аналогичные акты, был дезавуирован. Но что здесь поражает? Готовность в силу политических обстоятельств принимать такие постановления, которые сама же иерархия склонна не исполнять, если будет такая возможность. Вот так постепенно профанируется то, что называется церковным правом. Ну и, конечно, собор принял обращение к советскому правительству:

Опять вот эта самая тема – Церковь служит Родине. Разве не удел христиан – иметь свою родину на небесах? Но нас почему-то усиленно привязывают к этой самой Родине, здешней – какой бы она ни была. И это очень серьезная проблема, которая у нас остается очень больной и неразрешенной. Кому же мы должны служить? Богу или кесарю?

Двенадцатого сентября 1943 года в Богоявленском соборе состоялась Патриаршия интронизация митрополита Сергия. Это было по советским временам беспрецедентное событие – не только потому, что оно состоялось, но и потому, что туда пропустили огромное количество иностранных дипломатов, журналистов. Тогда же, в сентябре, был создан Издательский отдел, который спешно, уже в 1943 году, выпустил четыре номера «Журнала Московской Патриархии».

Надо сказать, что этот собор был небезусловен, и неслучайно некоторые из наших архиереев, которые оставались на позициях «непоминающих», этот собор не признали. Вот почему придется, и мы с вами будем об этом говорить, уже на новом уровне созывать Поместный собор в 1945 году для избрания Патриархом митрополита Алексия (Симанского). Тогда же собор был, конечно, хотя и Архиерейский, но он не мог быть таким признан по существу, ибо две трети епархий тогда не имели у нас вообще архиереев. Но какой смогли тогда собрать, такой и собрали.

А 8 октября 1943 года был образован Совет по делам Русской Православной Церкви, который возглавил полковник Карпов, дослужившийся на этом посту до звания генерал-майора госбезопасности. Он даже не ушел из госбезопасности – вот почему потом у нас и будет наша Церковь в цепких лапах уполномоченных Совета уже не по делам Русской Православной Церкви, а Совета по делам религий. У нас многие годы уполномоченный Совета по делам религий был бывший полковник Особого отдела Григорий Семенович Жаринов – вот он, по существу, и определял всю политику.

При создании Совета по делам Русской Православной Церкви создался орган беспрецедентный. Если одна из главных уступок митрополита Сергия заключалась в чем, помните? Он согласился на то, чтобы кандидатура каждого нового епископа, чтобы перемещение каждого епископа согласовывалось с ГПУ, с Тучковым. Вот на это не пошел митрополит Петр, за что и был арестован. А Сергий согласился. Но затем система начнет развиваться дальше. И уже не только кандидатуры епископа будут согласовываться с представителями органом госбезопасности, но и кандидатуры священников. Что будет происходить в дальнейшем – в 60-е, в 70-е годы? Любому священнику, чтобы получить постоянное место служения, нужно сначала было получить не указ архиерея, а свидетельство о регистрации его у какого-то уполномоченного. То есть уполномоченные определяли кадровую политику на уровне приходского духовенства. И контроль над церковными кадрами будет тотальный. А что это будет означать? Это будет означать, что каждый священнослужитель в конечном итоге – уже не епископ, а любой священнослужитель – будет подвергаться постоянному прессингу со стороны пятого управления КГБ, которое всячески будет пытаться склонять их к сотрудничеству. И в зависимости от меры гуттаперчивости священнослужителя будет помогать ему – либо мешать. Но это в будущем, а тогда этот орган еще только появился, и речь шла, конечно, о контроле, прежде всего, над назначением епископов.

Вы помните, что Сталин предложил подать список тех, кого, как считает митрополит Сергий, нужно освободить. Подали список, в котором было двадцать четыре архиерея, один архимандрит и один протоиерей. То есть о них не было сведений, что они погибли. Двадцать седьмого октября этот список был передан. И, в частности, митрополит Сергий написал:

Это он об исповедниках, о мучениках. Это они должны заглаживать свою вину перед правительством?

Ответ на это обращение был очень характерный. Карпов сообщил, что из предлагаемого списка все, кроме одного, были расстреляны или погибли в лагерях. Жив остался только епископ Николай (Могилевский), который и будет освобожден. Вот таков был итог этого собора – избрание Патриархом митрополита Сергия, которому к тому времени оставалось жить чуть более полугода.

Какой мы можем подвести итог этому периоду правления митрополита Сергия? И, в частности, вот эта встреча со Сталиным – что это: все-таки победа митрополита Сергия и Церкви над Сталиным или окончательное поражение? На мой взгляд, это поражение. Потому что, в конечном итоге, Сталин добился того, что недоуничтоженная им Церковь в лице митрополита Сергия была готова стать послушным инструментом в проведении его политики.

Вы скажете: ну хорошо, а если бы митрополит Сергий не шел на уступки и погиб бы вместе с теми, кто занимал более твердую позицию, что было бы тогда в годы войны, когда Сталин решил восстановить Церковь? А тогда бы Сталину пришлось бы обратиться либо к тем, кто находился на лагерных нарах, и те бы с ним могли вести разговор уже совсем в другой тональности: либо принимайте наши условия – то есть Церковь отделена от государства, так и не вмешивайтесь. Помните позицию послания Соловецких епископов: «соблюдайте ваше же собственное законодательство»? Либо мы останемся там, где мы находимся.

Либо Сталин мог обратиться к представителям Зарубежной Церкви – ведь православный мир не исчез бы вместе с исчезновением Московской Патриархии. И с ними бы ему переговоры пришлось вести тоже более сложные, ибо они были ему не подвластны в такой степени, в какой был подвластен митрополит Сергий.

Вы скажете, что Сталин мог был собрать какую-то самозваную структуру: собрать каких-нибудь офицеров госбезопасности, научить их, так сказать, кадилом махать, выдать их за священнослужителей – в принципе, можно себе представить и такое. И что было бы тогда? Но сейчас мы имеем дело с тем, что имеем. А имеем мы дело с тем, что митрополит Сергий, действительно, пережил тогда свой звездный час. Но что это было, повторяю – победа или поражение? Для меня это является поражением именно потому, что его союз со Сталиным в это время приобрел такие формы, при которых уже и у его преемников не оставалось никакого выбора.

Он оставлял будущему Патриарху Алексию (Симанскому), который так же, как и Сергий (Воскресенский) прошел с ним все самые тяжелые этапы политики компромиссов, очень тяжелое наследство. Он, по существу, оставлял ему ту самую золоченую патриаршую клетку, в которую должен был войти его преемник именно как в клетку, в которой его действия были очень жестко ограничены. И мы увидим далее, когда будем вести речь о деятельности Патриарха Алексия (Симанского), какую политику будет вынужден проводить этот преемник митрополита Сергия (Страгородского), не обладавший, конечно, масштабом личности митрополита Сергия (Страгородского).

Но митрополит Сергий – теперь Патриарх Сергий – к тому времени уже тихо угасал, и 15 мая 1944 года он скончался. Скончался и, как вы знаете, покоится под сводами Богоявленского собора в Москве, собора, в котором его и хиротонисали в Патриарха.

Что можно сказать об этом человеке в заключение в связи с тем, о чем мы с вами говорили на протяжении этих бесед? Безусловно, перед нами один из самых выдающихся церковных иерархов Синодального времени. Да, иерарх, который, в общем-то, с ранних лет своего епископского служения главное внимание в своей жизни уделял, прежде всего, высокой церковной политике; который очень много преуспел – не только в своих карьерных начинаниях, будучи одним из самых молодых и успешных русских архиереев дореволюционного времени, но и во многом преуспел в отстаивании интересов Церкви. Который, действительно, считал, что огромный административно-церковный опыт позволит ему переиграть и обновленцев, и чекистов, и даже Сталина. Который, тем не менее, разделял характерное для Православной Церкви, впрочем, не только Синодального периода, да и не только Православной Церкви нашей страны, убеждение, что существовать дистанцированно от государства, а не в союзе с государством, Церковь по определению не может, и который готов был идти на союз с любым государством на любых уже условиях, поняв, что его политика в конечном итоге терпит крах. Она и терпела крах от года к году, как мы видели динамику свертывания церковной жизни в эти годы. И вот – война. Действительно, если бы не было войны, трудно сказать, как бы осуществлялась религиозная политика сталинского режима. Даже сейчас, когда мы с вами говорим о перемене в этой политике, связывая ее и с проблемами чисто военного характера – необходимо было укреплять отношения с союзниками, а значит, учитывать западное общественное мнение; необходимо было какую-то контрпропаганду вести по отношению к немецкой политике поддержания религиозной жизни на оккупированных территориях; необходимо было вдохнуть какую-то новую идеологию, используя идеи патриотизма. Ведь по существу Сталин в своем первом выступлении будет говорить очень созвучно с первым посланием митрополита Сергия 22 июня 1941 года, посланием, еще тогда не ведомым никому.

Это попытка представить коммунистический режим как государственность, защищающую русские интересы, которой должны все, в том числе и православные. Это будет перемена в сталинской политике в условиях войны. Но, вы знаете, я бы не стал связывать перемену в политике Сталина с этими факторами. Она все равно необъяснима. В принципе, Сталин мог бы уничтожить религиозную жизнь в России полностью во время войны. И это бы не остановило союзников от сотрудничества со Сталиным – слишком важно было для них участие Советского Союза в войне с Германией. И это не помогло бы Германии победить, ибо она была обречена на поражение. И самое страшное заключается в том, что это бы не вызвало массовое возмущение русского народа против сталинского режима – как не вызывало массового выступления против Сталина, против коммунистического режима проводившаяся на протяжении четверти века антирелигиозная политика. У нас уже почти не было Церкви, а во время переписи 1938 года 56% людей называло себя верующими. Вера их уже не нуждалась в Церкви. Ну а когда Церковь вновь появилась – почему бы и не начать ходить в храмы вновь? Поэтому то, что у нас Церковь не оказалась уничтожена, – это не заслуга Сталина, и это не заслуга митрополита Сергия. Это, действительно, милость Божия. Бог, в отличие от земных правителей, Свое слово держит. Он сказал, что врата адовы не одолеют Церкви – вот они ее и не одолели.

И не мудрая политика митрополита Сергия сему способствовала. Его политика способствовала лишь другому – что Церковь, сохранившаяся в годы войны, оказалась в положении полностью подчиненной богоборческому режиму. И здесь нельзя не вспомнить оппонентов Сергия, которые говорили ему:

Но, повторяю, наследие митрополита Сергия – Патриарха Сергия, доставшееся Патриарху Алексию, действительно, оказалось очень сложным, очень тяжелым. И разговор о нем мы с вами продолжим в следующий раз.