Тысяча девятьсот тридцать девятый год стал годом, когда можно было подвести определенного рода итоги всей предшествующей деятельности митрополита Сергия (Страгородского). Прежде всего, он сам должен был для себя подводить итоги, исходя из того, что для него та политика компромиссов, на которую он пошел, и трудно давалась ему самому, и оставалась для него, наверняка, не безусловно ясной.

Результаты, на мой взгляд, и на ваш взгляд, наверняка, да и на его собственный взгляд были плачевны. В 1939 году на территории СССР, в границах, я повторяю, 1939 года, из 67 108 церквей и часовен оставалось 350 действующих. Эта цифра приблизительная, может быть, их было чуть меньше, вряд ли – чуть больше. Больше данных нет, но, во всяком случае, речь идет о трех сотнях из 67 000. Из 64 правящих когда-то архиереев оставалось четверо архиереев, включая самого митрополита Сергия, а также прошедших с ним все этапы его политики митрополитов Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича), и самого близкого ему в то время иерарха, о котором я скажу несколько слов отдельно, – митрополита Сергия (Воскресенского). Из 66 140 представителей приходского духовенства, бывших в 1914 году, на свободе оставалось не более пятисот. Из более, чем тысяча, монастырей не было уже ни одного. И, конечно, не существовало всей системы духовного образования – четыре духовных академии, 57 семинарий, 185 духовных училищ, когда-то более 47 000 церковно-приходских школ – все это было уничтожено. А из 146 000 представителей православного духовенства, куда входят и монашествующие, и штатные псаломщики, как то было до революции, было расстреляно 110 700, это по официальным государственным данным. Только расстреляно. Есть еще одна поразительная цифра, которую я назвал, – вот всего до революции было 146 000 православного духовенства, включая монашествующих. Репрессировано было за период 1937-41 годов 175 800 человек. Что за парадокс, скажете вы? Но сюда входят и церковные старосты, и представители семей духовенства.

Таким образом, мы можем говорить о почти полном физическом уничтожении того духовенства, которое у нас было к 1917 году, если они продолжали осуществлять свое служение, и о почти полном уничтожении духовенства, которое рукополагали уже после революции. Мы можем говорить, действительно, о политике государственного стратоцида – то есть об уничтожении людей по принципу их принадлежности к определенного рода социальной группе.

Что это – успех политики митрополита Сергия или поражение? Как это можно расценить? Все-таки ведь оставалось четыре правящих архиерея, включая его самого? Оставалось же несколько сот храмов? Но мы помним, что очередная пятилетка, заканчивавшаяся в 1942 году, была объявлена «пятилеткой безбожия», и вопрос стоял о том, чтобы ликвидировать к этому времени вообще все формы религиозной жизни в стране, легально действующие. Да, существовала катакомбная церковная жизнь, но она была не менее легко уязвима для властей, чем церковная жизнь, существовавшая легально. И поэтому перспектив долговременных по сохранению церковной жизни в подполье, в катакомбах, в общем-то, тоже не было. Это, кстати сказать, и подталкивало митрополита Сергия искать любые пути сохранения легальной Церкви. В условиях тоталитарного государства очень сложно существовать чему бы то ни было широко и организованно в подполье, потому что такой карательный аппарат, какой существовал у большевиков, он был несопоставим ни с каким другим. Не потому, что он такой уж был продуктивный. Просто если, например, даже гестапо для того, чтобы арестовать человека, нуждалось в двух доносчиках, и на допросах в гестапо чуть больше половины подследственных давали признательные показания, то на допросах в НКВД признательные показания давало процентов 98 из всех последственных. А для ареста не требовалось вообще никаких оснований – кроме необходимости выполнить нормы, которые постоянно спускались в местные отделения НКВД.

Но вдруг ситуация изменилась. Изменилась в связи с тем, что в сентябре 1939 года Советский Союз и нацистская Германия начали Вторую мировую войну, разделив Восточную Европу. По соглашению с Гитлером Советский Союз получил возможность оккупировать половину Польши – Западную Украину и Западную Белоруссию, три прибалтийские государства – Эстонию, Латвию и Литву, и кусок Румынии. Сталин прихватил вместе с Бессарабией еще и Северную Буковину. Что это изменило в церковной ситуации к 1941 году? Изменило то, что в состав Советского Союза вошли территории, на которых продолжалась нормальная церковная жизнь. На Западной Белоруссии, на Западной Украине, в странах Прибалтики в общей сложности было три тысячи триста сорок два действующих православных храма. Было шестьдесят четыре монастыря, в которых подвизалось более пяти тысяч насельников. Более того, на этих территориях существовало даже около десятка духовных школ, в частности, например, семинарии в Черновцах, в Вильно, богословские факультеты в Рижском университете, в Дерптском университете, семинария в Печорах и так далее. То есть еще и система духовного образования.

Конечно, перспектива сохранения церковной жизни на этих территориях тоже была плачевна. Но оккупировавшие эти территории советские войска, прежде всего, обрушили свои репрессии на представителей господствующих классов – представителей государственного аппарата, местных помещиков, буржуазии – всех тех, кто подлежал в первую очередь уничтожению. Что же касается церковной жизни, то, конечно, было запрещено преподавание Закона Божия в школах, все церковное имущество было объявлено государственным. Начались аресты – хотя и немногочисленные – среди духовенства. Некоторые храмы закрывались, кратковременно арестовали нескольких архиереев.

Но ситуация была такова, что находившиеся на этих территориях православные церкви были в разном положении. На Западной Украине и в Западной Белоруссии храмы эти были в юрисдикции Польской автокефальной Православной Церкви. В Эстонии и Латвии православные епархии входили в юрисдикцию Вселенского Патриарха. И только в Литве митрополит Елевферий (Богоявленский) сохранял юрисдикцию митрополита Сергия. Конечно, православное духовенство этих территорий, нередко, кстати сказать, состоявшее из русских эмигрантов, отдавало себе отчет в том, что репрессии все равно обрушатся и на них. И единственная надежда связывалась ими с тем, чтобы перейдя в юрисдикцию митрополита Сергия, сохранить свое существование. Ведь, в конце концов, сохранился же он каким-то образом в Советском Союзе! И вот почему митрополит Таллиннский Александр (Паулус), митрополит Рижский Августин (Петерсон) и архиепископ Волынский Алексий (Громадский) вместе со всеми своими архиереями перешли сразу в юрисдикцию митрополита Сергия, надеясь таким образом сохранить себя от репрессий.

Репрессии эти все равно начались. Было закрыто несколько десятков храмов, арестовано к тому времени не более двухсот священнослужителей, хотя расстреляно уже несколько десятков священнослужителей. Это, конечно, было уже довольно много в первые годы советской оккупации. Но затем ситуация изменилась – война перешла в другое качество.

Митрополит Сергий, конечно же, принял в свое общение всех перешедших к нему архиереев. Для него это было, безусловно, важно. Теперь у него появлялась возможность к своим нескольким сотням храмов прибавить еще три с лишним тысячи, соответствующее духовенство на этих территориях. У него появилась возможность дополнительно вести какой-то диалог с властью. И вот короткий документ, документ, показывающий, насколько уже к этому времени митрополит Сергий интегрировался со своими сподвижниками в государственную антирелигиозную политику. Это доклад наркома госбезопасности Меркулова Сталину в марте 1941 года:

Вдумайтесь в формулировку: нарком госбезопасности обращается к Сталину, и все вещи называются своими именами: наркомат госбезопасности решил через свою агентуру вынести решение Московской Патриархии. Кто же эта агентура в Московской Патриархии и через кого выносятся решения наркомата госбезопасности?

Далее:

Дмитрий Николаевич Воскресенский – это и есть тот самый митрополит Сергий (Воскресенский). Для Меркулова он всего лишь агент его ведомства.

В марте 1941 года митрополит Сергий (Воскресенский), действительно, был направлен в Прибалтику, где стал возглавлять православные приходы всех трех прибалтийских государств в качестве экзарха.

А далее нацистская Германия 22 июня нападает на Советский Союз, и характер войны начинает меняться. Но прежде чем мы будем говорить об этом, я бы хотел предоставить слово митрополиту Сергию (Воскресенскому), тому самому, которого Меркулов называет «агентом наркомата госбезопасности». Забегая вперед, я хочу сказать, что он останется на оккупированной территории в Риге, с первых дней по приветствует приход немецких войск и до своего смертного часа в 1944 году будет призывать всех православных христиан всеми возможными силами помогать Германии в борьбе с большевистским Советским Союзом. При этом сохраняя юрисдикцию митрополита Сергия (Страгородского).

У меня нет возможности говорить подробно об этой личности, очень яркой, очень интересной, очень противоречивой, как вы видите. Но я просто хотел бы отметить следующее: именно этот иерарх был самым близким митрополиту Сергию (Страгородскому) из всех остальных трех иерархов. Он, действительно, вместе с ним шел на все самые страшные компромиссы – неслучайно и заслужил почетное наименование «агента наркомата госбезопасности» в докладе Меркулова. И вместе с тем, оказавшись на оккупированной территории, он подал одну из записок, в которой дал свою характеристику той ситуации, в которой пребывала Церковь в Советском Союзе:

Вот что представляла собой легально существовавшая Церковь в Советском Союзе. Понятно, что Церкви как иерархии полноценной не существовало. Это собственное признание митрополита Сергия (Воскресенского).

Далее он говорит о том, как с помощью непомерных налогов удушаются храмы; говорит о том, как без всяких оснований осуществляются репрессии по отношению к духовенству. Очень пространная записка, у меня нет возможности всю ее прочесть. Он говорит о том, что большевики полностью игнорируют те внутренние каноны Церкви, даже те, которые они сами официально признали.

А далее – следующее:

Вот это идея фикс митрополита Сергия (Страгородского): если сохранится Патриархия, его канцелярия – значит, сохранится Церковь. Но так ли это?

Далее:

Здесь он приводит в пример то страшное интервью 1930 года, где митрополит Сергий отрицал существование гонений – по существу, отрекся от своих же новомучеников, от митрополита Петра, его назначившего.

Вот так, как видите, сам главный созидатель сергианской политики, наряду с митрополитом Сергием (Страгородским), конечно, митрополит Сергий (Воскресенский) оценивал результаты собственной деятельности. Согласитесь, выводы отнюдь не радужные. Теперь он связывает все надежды с победой Германии над большевистским режимом – иначе Церковь, по его мнению, просто не сохранится.

Вот с такими мыслями он оказался в Прибалтике, пользуясь еще доверием наркомата госбезопасности. Вы спросите – а какой он был подлинный? Я не знаю. Я не знаю, отдавал ли он сам себе отчет в том, какой он был на самом деле.

Но 22 июня 1941 года стало известно о нападении Германии на Советский Союз. И все вы хорошо знаете, что в этот день, отслужив Божественную Литургию – это было воскресенье, праздник Всех святых, в земле Российской просиявших, – митрополит Сергий (Страгородский) тут же составил послание пастве, которое было, впрочем, разрешено зачитать лишь 6 июля 1941 года, спустя два дня после того, как выступил Сталин, вышедший из состояния полного ступора. Я прочту вам это послание митрополита Сергия, повторяю, прозвучавшее только лишь 6 июля в храмах, но написанное, действительно, 22 июня, написанное самостоятельно. А вы решайте сами, насколько с вашей точки зрения это послание адекватно отражает то положение, в котором оказалась Церковь и страна 22 июня 1941 года.

Ну что, приемлете вы это послание? На мой взгляд, оно пронизано неправдой. Обратим внимание на следующее. Вот перечисляются враги православного христианства. Кого тут только нет: Батый, немецкие рыцари, Карл шведский, Наполеон. Да все они, вместе взятые, не причинили Церкви столько вреда, сколько причинили одни лишь большевики! Но большевиков в этом ряду мы не увидим. Более того, он призывает православных христиан, ориентируясь на пример Александра Невского и Димитрия Донского. А доживи они до 1917 года – что бы с ними было? Я думаю, что не приходится сомневаться в том, как бы они отнеслись к большевизму и как бы большевизм отнесся к ним. Так вот, ссылаясь на их примеры, митрополит Сергий призывает православных христиан защищать свою Родину. Возникает вопрос: какую Родину? В которой их Церковь, по мнению его собственного сподвижника, практически полностью уничтожена? Так что же, кого же должен защищать христианин в этой ситуации? Родину, в которой его Церковь уничтожается, а Церковь – это, прежде всего, христиане? И от неведомого врага – ведь что знали православные христиане в Советском Союзе о фашистской Германии? То она была врагом, то вдруг стала другом – а потом опять стала врагом? Помните рассуждения Сталина о том, что в разделенной Польше союз Германии и Советского Союза скреплен их общей кровью, в 1939 году?

Здесь все пронизано неправдой. И самое главное заключается здесь в том, что православному христианину в основную обязанность вменяется служить Родине, а не Церкви – какая бы это Родина не была, даже такая, какой она была в данном случае, уничтожавшая его собственную Церковь.

Тем не менее, слово прозвучало. Повторяю, прозвучало не сразу, но с разрешения, конечно же, властей.

А дальше 6 июля он служил молебен о победе Красной армии в Богоявленском соборе. Для определенного контрапункта я бы хотел привести написанную в это же время статью архимандрита Иоанна (Шаховского), находившегося в это время в Берлине, но упорно отказывавшегося принимать юрисдикцию Зарубежной Церкви, как на этом настаивали нацистские власти. Вот как он воспринимает начало войны Германии и Советского Союза:

Что можно сказать об этом обращении будущего епископа Иоанна (Шаховского), труды которого вам, наверное, знакомы? И здесь нельзя со многим согласиться. Да, действительно, на оккупированной территории будет открыто не менее 9 000 храмов. Церковь получит возможности такие, какими она никогда не располагала ни до, ни после войны. Будет преподаваться в школах закон Божий, священнослужители будут выступать в газетах, на радио, будут открываться приходские школы, будет осуществляться социальная деятельность. Но пребывавший в Германии архимандрит Иоанн не мог себе не отдавать отчета в том, что это будет временная мера; что стратегия нацистского режима – что в Германии, что в Советском Союзе – будет одна: уничтожение христианства как такового. Они, правда, буду действовать другими методами.

И вот здесь я бы хотел обратить ваше внимание на следующее: перед нами, действительно, неразрешимый парадокс. Два богоборческих режима, сцепившихся в смертельной схватке друг с другом, коммунистический и нацистский, в конечном итоге были одинаково враждебны Церкви. И перед многими священнослужителями тогда вставал один и тот же вопрос: что же все-таки делать? Какую позицию занять в этой самой ситуации?

И вот два митрополита Сергия займут позицию зеркально одинаковую. Они оба попытаются остаться сергианами в разных ситуациях. Митрополит Сергий (Воскресенский), чтобы уже закончить о нем разговор, с самого начала будет призывать всех православных христиан поддерживать Германию – в том числе вступая в германскую армию. Да, при этом он достигнет очень многого. Достаточно хотя бы вспомнить опыт Псковской миссии, когда на территориях Новгородской, Псковской, Ленинградской, Калининской областей будут действовать только несколько храмов, а после деятельности Псковской миссии будут действовать уже более четырехсот храмов и начнется подлинное церковное возрождение. Но при этом митрополит Сергий (Воскресенский) будет занимать ту же позицию, которую занимал митрополит Сергий (Страгородский) все эти годы – конец 20-х, 30-е годы, начало 40-х, а именно: союз с любой властью на любых условиях. Вот что он будет
говорить в воскресной проповеди уже в марте 1943 года:

Кажется парадоксальным, что сохраняющие между собой каноническое единство митрополиты Сергий (Страгородский) и Сергий (Воскресенский) говорят о прямо противоположном. И куда в данном случае православному христианину податься? Какую же позицию занять?

Но оставим Сергия (Воскресенского), который при до сих пор невыясненных обстоятельствах был убит 28 апреля 1944 года. Вернемся к нашему главному герою – митрополиту Сергию (Страгородскому). Итак, в своем послании, мною зачитанном, он, по существу, продолжал ту же самую политику, которую вел все предыдущие полтора десятилетия – политику сохранения верности коммунистическому режиму, политику лояльности. А что же коммунистический режим? Он, в общем и целом, пока ни в чем не менял свою политику. Правда, в газете «Правда» в сентябре 1941 года появилась санкционированная Сталиным статья Емельяна Ярославского, руководителя «Союза воинствующих безбожников», под псевдонимом, впрочем, «Каций Адамиани» «Почему религиозные люди против Гитлера», из которой советские люди вдруг узнали, что, оказывается, христиане могут быть против Гитлера. До этого
времени подчеркивалось, что христиане – это одна из опор нацистского режима. Но придавать этому большого значения не приходилось.

Нужно сказать, что к этому времени митрополит Сергий был уже очень болен, он уже почти полностью оглох. Но самое страшное заключалось в том, что у него постепенно началась развиваться болезнь Паркинсона, и он чувствовал это свое тяжелое состояние. Двенадцатого октября 1941 года он написал завещание о передаче своих полномочий в случае смерти митрополиту Алексию (Симанскому). Опять мы оказываемся в совершенно канонически немыслимом положении. Он, являвшийся всего лишь заместителем Патриаршего Местоблюстителя, сам сделал себя Местоблюстителем, а теперь сам присвоил себе право назначать себе преемника с полнотой прав Предстоятеля Церкви.

Но Советское правительство проявило о нем заботу. Девятнадцатого октября 1941 года было принято решение об эвакуации его в Ульяновск. Он отправился на вокзал вместе с митрополитом Николаем (Ярушевичем), вывезенным из занятого немцами Киева, и с небольшой группой православного духовенства и личным врачом. Он был помещен в вагон вместе со священнослужителями других конфессий. Был там и обновленческий митрополит Введенский, с которым, по некоторым свидетельствам, он обнялся, увидев его. Был там и мусульманский мулла, и иудейский раввин. Вот такой религиозный «Ноев ковчег» в виде этого вагона и отправился в эвакуацию в Ульяновск.

Ульяновск, надо сказать, был выбран неслучайно. Это был не просто город в тылу; это был город, в котором оставался один неразрушенный православный храм. Все храмы, конечно, давно были закрыты, и почти все, кроме одного, разрушены. В этом единственном неразрушенном православном храме стал служить обновленческий митрополит Александр (Введенский), которого власти еще не сбрасывали со счетов. А митрополиту Сергию передали здание бывшего католического костела, которое он освятил 30 ноября 1941 года в честь Казанской иконы Божией Матери и в котором он стал служить. Уже 24 ноября 1941 года он пишет свое первое послание к пастве, уже из эвакуации. Вдумаемся в это послание, я прочту фрагмент из него, и сравним с тем, что писал митрополит Сергий (Воскресенский) в это время:

Все бы можно было принять, кроме одного – а что это за православные, которые убежали из фашистского плена, перешли линию фронта, прибежали аж в Ульяновск, были допущены до встречи с митрополитом Сергием – чтобы рассказать ему, что происходит на оккупированных территориях? Это в ноябре-то 1941 года!

Недоработка была, конечно, со стороны властей, когда они готовили это послание.
Но самое главное заключалось в том, что, конечно, в ходе боевых действий разрушались какие-то храмы. Однако факт остается фактом: за годы оккупации на оккупированных территориях было открыто около 9000 храмов, а действовавшие не закрывались, а на неоккупированных территориях было открыто 716 храмов за все годы войны. Делайте выводы сами. Но более всего, конечно, немцев поражало в нашей стране обилие разрушенных к моменту их прихода храмов. Они еще не видели стран, пройдя почти всю Европу, чтобы такое количество храмов было кем-то уничтожено, отнюдь не ими. Опять перед нами ложь, ложь вполне, впрочем, укладывающаяся в официальную пропаганду – а не пастырское слово.

В ноябре 1941 года в Москву срочно отозвали митрополита Николая (Ярушевича). Его определили работать в Международный Всеславянский комитет, которые вещал по радио на славянские страны, оккупированные Германией, призывая всех славян к борьбе против фашизма. Хотя славяне очень сложно относились к Германии. Скажем, Словакия была союзной с Германией страной, Болгария тоже была союзной с Германией страной, хорватские усташи были союзниками Германии, в отличие от сербов. И так далее. И митрополиту Николаю была поручена такая деятельность. Но самое главное – его ввели в ноябре этого года в Чрезвычайную государственную комиссию по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Комиссия, конечно, работала в жестких идеологических рамках и часто взваливала на немцев то, что творили органы НКВД. Например, расстрел в Катыни 14 000 польских офицеров. И митрополит Николай подписывал все то, что выходило из этой комиссии. Ложь, но ложь, дававшая надежду на то, что Церковь, наконец, стала нужна существующему режиму, хотя и в пропагандистских целях.

Когда произошло первое контрнаступление советских войск под Москвой в декабре 1941 года и была от немцев освобождена часть Московской и Тульской областей, где за месяцы оккупации были открыты храмы, то политика советских властей оказалась прежней: все открытые во время оккупации храмы были закрыты, а духовенство, не успевшее отступить с немцами, было арестовано. Опыт контрнаступления под Москвой, казалось, свидетельствовал о том, что советская политика не меняется в отношении Церкви.

Но митрополиту Сергию выбирать уже не приходилось, и одной из важных форм демонстрации своей лояльности стали сборы материальных средств в церквях, немногочисленных оставшихся открытыми, для нужд Красной армии. Вообще всего было собрано более трехсот миллионов рублей только деньгами, не считая драгоценностей, вещей, продуктов. Правда, эта помощь поступала военнослужащим анонимно, они не знали, получая, например, какую-то посылку из вещей, собранных православными, что это именно от православных христиан. «От пионеров», «от комсомольцев», «от трудящихся такого-то завода» — но только не от православных. И, кроме того, на деньги Церкви была построена танковая колонна «Димитрий Донской» и авиационная эскадрилья «Александр Невский». Невиданное в истории Русской Церкви мероприятие. Церковь, конечно же, всегда отзывалась на нужды страны в годы войны, организуя лазареты, организуя какую-то гуманитарную помощь военнослужащим. Более того, существовала испокон веков еще одна форма помощи Церкви воюющему народу – выкуп пленных. В храмах даже стояли кружки «на выкуп пленных». Потому что Россия нередко вела войны со странами, которые захватывали пленных, а потом их продавали – либо опять в Россию, в Казанское или Крымское ханство, либо на невольничьи рынки. И Церковь всегда старалась не допустить того, чтобы русских православных христиан продавали в невольники. Но, конечно, такую форму помощи Церкви сталинское государство не принимало. Все пленные у нас были предателями. Их не то, что выкупать не собирались; от них государство отреклось уже в 1941 году. А вот танковую колонну – пожалуйста! Никогда еще Русская Церковь на свои деньги не передавала государству оружие. Это было нечто новое, хотя заповедь «не убий» никто не отменял.

С начала войны в томительных ожиданиях прошел год. В Пасху 1942 года, пока еще не обнаруживая никаких ощутимых перемен в политике власти по отношению к Церкви, митрополит Сергий вновь обозначает свою позицию. Он живет в Ульяновске, совершает богослужения в этом самом бывшем католическом костеле, ныне – церкви Казанской иконы Божией Матери. Никакую Казанскую икону, естественно, никуда не увозят – вы знаете этот нелепый кощунственный апокриф: в Москву, в Ленинград, под Сталинград и т. д. Ничего этого не было. И вот митрополит Сергий обозначает свою позицию посланием, посланием пасхальным. Судите сами, насколько приятно ему было писать, а православным христианам немногочисленным слушать это послание:

Ну что же, свастика – это, конечно, языческий знак, да только в германской армии оставалась и христианская символика. А вот насколько пятиконечная звезда соответствует духу христианства – это еще вопрос. Опять перед нами послание, по существу, не столько пастырское, сколько политическая декларация, вполне в рамках существовавшей идеологии.

Но летом 1942 года, в условиях, когда Сталин, действительно, стал постепенно менять облик Советского Союза, появилось неожиданное издание. Пятидесятитысячным тиражом, что в условиях войны уже было само по себе неожиданным, на прекрасной бумаге была издана книга «Правда о религии в СССР», иллюстрированная фотографиями, со статьями ряда священнослужителей и в том числе и самого митрополита Сергия. Содержание книги сводилось к тому, что после некоторых временных осложнений отношений Церкви и государства после Октябрьской революции был достигнут замечательный консенсус, в ходе которого Церковь чувствовала себя в советской стране вполне прилично, и вот только нападение Германии на Советский Союз привело к тому, что священников стали убивать, храмы стали разрушаться – разумеется, немцами.

Читать эту книгу сейчас, конечно, довольно грустно. Но здесь можно сказать, что Бог шельму метил. В сложных условиях войны книгу издавали в нескольких типографиях, и часть тиража издавали в типографии, в которой сохранялся гриф «Антирелигиозное издательство». И вот эта книга «Правда о религии в СССР», изданная нтирелигиозным издательством, сразу давала возможность задуматься читателям над тем, а все ли в этой книжке правда? Большая часть тиража, конечно, ушла заграницу. Нужно было придать Советскому Союзу перед лицом Запада, в помощи которого Советский Союз был очень заинтересован, характер страны, в которой Церковь, по крайней мере, не уничтожена, а существует.

В 1942 году атеистическая пропаганда постепенно сокращается. Формально сохранявшийся «Союз воинствующих безбожников» практически уже никак себя не проявляет. А в конце 1942 года происходят более существенные перемены. Митрополит Сергий, конечно же, совершенно не представлял, какое у него в наличие есть духовенство – не только на свободе, но и, конечно же, в лагерях. Тем более, что многие священнослужители, которые были арестованы в конце 30-х годов, были расстреляны. А тот, кто оставался в живых, получил большие сроки, которые могли к тому же продлеваться до бесконечности. Но даже человек, который по 58-й статье срок свой отсидел и чудом выходил из лагеря на свободу, пять лет еще должен был находиться в ссылке.

И вдруг к митрополиту Сергию в Ульяновск начинают направлять некоторых священнослужителей, которые выжили, которые закончили свой срок заключения и вместо того, чтобы отправиться в ссылку, отправляются к нему. Но некоторых даже досрочно освобождали. Более того, советские власти разрешили митрополиту Сергию ставить новых епископов – что ему было запрещено в 30-е годы. Так, в частности, появляется архиепископ Саратовский Григорий (Чуков) из протоиерея Николая Чукова 14 октября 1942 года и еще несколько епископов.

Вы знаете, что с начала 1943 года начинается широкомасштабное контрнаступление Красной армии. И вот теперь, когда Красная армия занимает ту или иную территорию, где действуют храмы, если священнослужителей в первые же недели не арестовывает СМЕРШ, они получают возможность продолжать священнодействовать в своих храмах, и храмы закрываются, в общем-то, в редких случаях. Это было тоже нечто новое. Хотя значительная часть духовенства предпочитала отступать, конечно, с немцами поначалу. Конечно, эта информация доходила до митрополита Сергия – доходила через официальные же источники. Тем более, что от него постоянно требовали запретить в священнослужении митрополита Сергия (Воскресенского), чего митрополит Сергий так и не сделал.

Пятого февраля 1943 года митрополит Сергий подал в правительство просьбу открыть банковский счет Московской Патриархии для того, чтобы централизованно направлять средства на нужды обороны. Казалось бы, ничего из ряда вон выходящего нет, если забыть, что по советскому законодательству Московская Патриархия не имела права иметь счет. То есть, по существу, митрополит Сергий просил советское правительство нарушить собственное законодательство 1929 года. Но мы с вами знаем, что, как говорил Сталин, «нет таких препятствий, которые не могли бы преодолеть большевики», тем более в собственных законах. И Сталин разрешил лично открыть такой банковский счет – из чего Сергий сделал вывод опять-таки об определенного рода переменах.

И он, конечно же, ждал. Ждал какой-то еще более значимой перемены в политике власти. Тем более, что к этому времени патриотическая риторика режима все чаще апеллировала к историческому прошлому России, в которой, конечно же, Православная Церковь была одним из самых заметных явлений. Православная Церковь, действительно, могла восприниматься как символ вот этой преемственности патриотической коммунистического режима, сражающегося за свое выживание, но сражающегося еще и за Россию, преемственности с той самой Россией, которую этот режим столь методично уничтожал двадцать лет предыдущих.

Понятно, что состояние здоровья Сергия не становилось лучше. Более того – нельзя этого не сказать, и это скорее не минус ему, а плюс – он был уже человеком чрезвычайно и старым, и больным, все больше приобщался к алкоголю, то есть у него было полное ощущение в начале бесперспективности своего положения. Хотя он продолжал проводить ту же самую линию, которую и проводил. Это, впрочем, не мешало ему оставаться человеком, строго соблюдавшим монашеские обеты и даже в обязательном порядке вычитывавшим келейное монашеское правило.

В конце августа 1943 года он возвращается из Ульяновска в Москву – то есть власти его возвращают. Митрополит в это время в основном пребывает в Москве, митрополит Алексий – в блокадном Ленинграде. Тут их собирают всех вместе в Москве, и 4 сентября 1943 года, около полуночи, происходит вот та самая историческая встреча Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем.