После просфоры остается, конечно, только расстреливать. Но самое главное, посмотрите: «клеветнически говорит о пристрастном к нему отношении». А что это такое? Когда ему неоднократно, без всякой мотивировки, дают новые и новые сроки заключения. И как всю эту историю митрополита Петра воспринять в контексте интервью митрополита Сергия – что те, кто у нас осужден, осуждены как обыкновенные уголовные государственные преступники?
В результате 10 октября 1937 года в 4 часа дня митрополит Петр был расстрелян. Так ушел из жизни еще один святой наш Местоблюститель, митрополит Петр. Таково было его отношению к политике митрополита Сергия. И возникает вопрос, а с чем же и с кем же оставался митрополит Сергий в конце 30-х годов?
Оставалось из 67 с лишним тысяч церквей и часовен, действовавших когда-то, наверное, менее трехсот (точной статистики нет) действующих храмов на всей территории Советского Союза в границах 1939 года. Из 64 правящих архиереев оставалось четверо – митрополит Сергий, митрополиты Николай (Ярушевич) и Алексий (Симанский) и архиепископ Сергий (Воскресенский). Из когда-то 66 с лишним тысяч приходского духовенства оставалось вряд ли более пятисот священнослужителей. И это к тому, что к концу пятилетки, заканчивавшейся в 1942 году, очередной пятилетки, должны были быть ликвидированы все действующие храмы и все действующее духовенство.
Конечно, осуществить эту задачу было властям вполне по силам. И невольно задаешься вопросом: а с какими мыслями и чувствами должен был пребывать митрополит Сергий в это время во главе вот той самой церковной организации, во имя сохранения которой он не просто вступил в конфликт, а наложил прещения на очень многих наших выдающихся иерархов, которым предстояло впоследствии быть прославленными как святые в той самой Церкви, которую, как казалось митрополиту Сергию, он пытался сохранить. И, главное, возникает вопрос: а правильна ли была его политика? Невольно вспоминаешь дискуссии, которые с ним вели его оппоненты из числа иосифлян, когда на его заявление о том, что он спасает Церковь, ему говорили, что это не Вы спасаете Церковь, а мы все спасаемся в Церкви. Неужели Вы думаете, что Вы в состоянии спасти Церковь сами, да еще подобного рода методами?
Действительно, оказалось, что Церковь он спасти не мог. И после этого возникает вопрос: а правильным ли путем шла Церковь? И был ли путь митрополита Сергия единственно возможным? Как правило, главным аргументом сторонников митрополита Сергия было то, что да, пусть митрополиту Сергию приходилось лукавить, приходилось говорить неправду – но ведь все это для блага Церкви, ведь он Церковь сохранил! Но сохранил ли, во-первых? А, во-вторых, почему мы считаем, что это был единственно правильный путь? А те, кто предлагал другой путь, разве они не были правы? Разве не могла бы Церковь пойти их путем?
Понимаете, когда митрополита Сергия критиковали представители Зарубежной Церкви, на всю их критику всегда можно было сказать: вы там, вы свободны; вот приезжайте сюда и действуйте иначе, как вы считаете нужным; будьте прямыми и честными. Действительно, таких прецедентов практически не было. И наиболее мудрые церковные иерархи на Западе никогда так резко митрополита Сергия не критиковали – например, Евлогий Георгиевский. Действительно, от критики зарубежного духовенства всегда можно было отмахнуться словами: вы-то там, а мы-то – здесь; вы – на бездуховном Западе живете легко и свободно, а мы-то на Святой Руси в крови собственной захлебываемся. Не учите нас.
Но вот когда 90-е годы открыли нам позицию здешних критиков митрополита Сергия, когда мы узнали о позиции тех, кто каждое свое слово, сказанное против Сергия, доказывал собственной кровью, то оказалось, что, по существу, все те, кому наиболее всего доверял Патриарх Тихон, выступили против митрополита Сергия и поплатились за это жизнью. Вот от такой критики уже отмахнуться нельзя. От этой внутренней критики. Потому что они имели моральное право критиковать Сергия. И не только моральное, но и каноническое, если говорить о Местоблюстителях, которые выше его стояли по положению и пользовались доверием Патриарха Тихона куда большим, чем Сергий.
Это первое основание, которое, как мне кажется, должно побудить, да, собственно, и побуждает нашу Церковь сейчас критически осмыслять наследие Сергия. Вот почему Зарубежная Церковь, по существу, отказалась от требования покаяния нашего в сергианстве, потому что они поверили нам, что мы отказываемся от сергианства, раз мы канонизовали противников митрополита Сергия. Мы ведь не просто канонизовали митрополита Кирилла, например, мы ведь даже не аннулировали запрещение в священнослужении митрополита Кирилла. Как же так? Как можно канонизовывать иерарха, который запрещен в священнослужении? Нужно ведь сначала отменить это запрещение в священнослужении? Но мы его не отменяли и тем самым признали, что прещение митрополита Сергия было незаконным. После чего зарубежники решили, что в Русской Церкви Московского Патриархата произошло, действительно, отторжение от сергианской политики, что Церковь стала другой.
Но есть еще серьезное основание нам задуматься о ложности сергианского пути – это размышление над тем, как развивается наша церковная жизнь в 90-е, в 2000-е годы. Ибо очень многие вопиющие язвы нашей церковной жизни обусловлены именно непреодоленным сергианским наследием. Но, даст Бог, мы об этом поговорим дальше, потому что тогда еще этот образ сергианства как такового только еще мелькал в посланиях наших епископов-новомучеников, тогда еще суть того, что чувствовали они, многим была не ясна.
Да и сам митрополит Сергий был жив и, в общем, тоже мог считаться страдальцем. Он вступал во Вторую мировую войну в 1939 году в тяжелейшем состоянии. Его политика не спасла даже тех, кто поверил ему и пошел за ним по пути компромиссов, Церковь находилась на грани уничтожения. И сам он, почти совсем оглохший и разбитый болезнью Паркинсона, все более прогрессирующей, был уже неспособен противостоять побеждающему богоборческому государству.
И вот тут началась Вторая мировая война, в сентября 1939 года. И ситуация стала, совсем неожиданно для всех, меняться. Но об этом мы уже поговорим в следующий раз.