Конечно, для митрополита Сергия оппозиция ему авторитетнейших иерархов была вызовом. И надежда у него была только на одно – что своей политикой компромиссов он все-таки сможет сохранить ту часть Церкви, которая подчинялась ему, от репрессий.

Что же при этом происходило на практике? В 1929 году начинается коллективизация, а с ней начинается новый виток репрессий, обрушившихся на Церковь теперь уже в сельской местности. Если, скажем, в 1928 году храмов у нас было закрыто 354, то в 1929 году будет закрыто уже 1 119 храмов. А на 1 января 1931 года будет действовать только 23 213 храмов по всей стране. В середине же тридцатых годов останется менее 10 000 храмов. Более того, в условиях коллективизации начнутся массовые аресты духовенства. Более 40 000 священнослужителей будет арестовано, правда, расстреляно будет где-то около 5000. Но многие из тех, кто будет арестован тогда, так из лагерей и не выйдут, а будут расстреляны в 1937 году.

Митрополит Сергий видел с ужасом для самого себя, что эти репрессии, начинающиеся в 1929 году, ширятся. Он не знал, что делать. И неожиданно власти предложили ему новый компромисс, который, может быть, мог бы привести к ослаблению репрессий – а может быть, и нет. Тут уж все зависело от воли властей. Какой же это был компромисс? Митрополит Сергий должен был выступить перед советскими и иностранными журналистами. Вопросы у них были взяты, ответы были написаны ГПУ и предложены митрополиту Сергию. И вот 15 февраля 1930 года он выступил с этим, так называемым, «интервью», в котором, по существу, озвучил то, что в его уста вложили власти.

Итак, из этого ответа получалось, что все арестованные священнослужители не за религиозные убеждения арестованы, а как государственные преступники или уголовники. А значит, таким же уголовным преступником является, в том числе, и митрополит Петр, назначивший митрополита Сергия. Здесь уже речь идет не только об отречении от многих осужденных, но об отречении от того, кто дал ему возможность возглавить иерархию.

Что имеется в виду, трудно сказать…

То же самое. Митрополит Сергий, по существу, признает, что все тысячи находящихся сейчас в заключении священнослужителей, а заодно и мирян, не жертвы религиозных гонений, а просто преступники и уголовники, к которым применяется, так сказать, справедливое наказание.

Ну, все ясно: помощь материальная не нужна, унизительна, от иноверцев принимать не будем, у нас всего в изобилии. Хотя, как вы прекрасно знаете, многие храмы закрывались именно на основании того, что священники не могли платить налоги, потому что такие налоги были на все храмы наложены, что это было просто невозможно выплачивать.

Вслушайтесь в ответ и сравните с предыдущим:

А дальше – нечто уже совсем фантасмагорическое в устах бывшего ректора Санкт-Петербургской академии:

Вот какая педагогическая инновация: оказывается, не нужно никаких духовных академий – лучше персонально готовить священнослужителей.

Вот, оказывается, главная проблема Русской Церкви в 1930 году – католическая миссионерская деятельность. Как это все воспринималось современниками? Не говоря уже о том, что католические храмы уже практически не существовали на территории Советского Союза вообще. В чем была главная проблема церковной жизни? Как раз в этих самых гонениях, отнюдь не католиков, не инквизиторов каких-то, а родных чекистов.

Надо отметить, что этот текст подписал не только митрополит Сергий, но и члены его Синода: митрополит Серафим (Александров), архиепископ Алексий (Симанский), архиепископ Филипп (Гумилевский), епископ Питирим (Крылов).

Что же сказать об этом интервью? Конечно, это было страшно, в особенности, для современников. Это была не только ложь – хотя, впрочем, мы люди закаленные. В штудировании «Журнала Московской Патриархии» 70-80-х годов, вообще в жизни в стране, где ложь стала нормой, и где, конечно же, солгать во имя блага – непонятно, какого: церковного, общенародного, производственного – считается нормой. И, действительно, а, может быть, и не было у митрополита Сергия другого пути, кроме этой лжи? И пойдя на эту ложь, он что-то сохранил? Нет. Оппоненты его говорили, что лгать не надо. Оппоненты его говорили, что ложью он Церковь не спасет. Кто же окажется прав?

Пока митрополит Сергий лгал. Лгал в надежде остановить репрессии хотя бы теперь по отношению к его собственным сторонникам. Ладно то, что преследуют Местоблюстителей, преследуют сторонников митрополита Иосифа, митрополита Кирилла – в конце концов, они идут против Сергия, а, значит, против Церкви! Так им и надо! Но моих-то сторонников преследовать не должны! Но власти начинают преследовать их. Достаточно вспомнить, что именно во время этой репрессии 1930-х годов расстреляют одного из самых последовательных сторонников митрополита Сергия здесь, в Ленинграде, священномученика протоиерея Михаила Чельцова. И Сергий уже и их не может спасти.

А в 1932 году «Союз воинствующих безбожников» разворачивает огромную пропагандистскую кампанию; почти 6 миллионов членов в этой организации. И декларируется очередная «пятилетка безбожия»: первый год – закрытие всех духовных школ, впрочем, оставались они у обновленцев; второй год – массовое закрытие храмов; третий – высылка всего духовенства заграницу (какая граница имелась в виду, оставалось только предполагать); четвертый год – закрытие всех храмов, относящихся ко всем религиям; и пятый год – закрепление достигнутых успехов. То есть закончить пятилетку планировалось к 1938 году.

А в это время 12 апреля 1932 года Синод при митрополите Сергии выносит неожиданное постановление «О награждении митрополита Сергия правом совершать богослужение с предношением креста». А что это означает? Предношение креста по время богослужения является атрибутом служения Предстоятеля Церкви, законного главы церковной иерархии. А как же быть с митрополитом Петром? Он ведь вроде бы еще жив?

В 1933-34 году закрывают последние действующие монастыри, и все это время, все тридцатые годы, происходит, может быть, самое страшное для митрополита Сергия. Понятно, что ужасны массовые репрессии духовенства. Но Церковь жива, когда есть епископат, потому что епископы могут рукополагать новых епископов. А здесь уже начинается целенаправленные репрессии против епископов.

Вот, начнем с 1929 года. В 1929 году арестовывается шесть епископов. Митрополит Сергий совершает две хиротонии – двух новых епископов вводит. В 1930 году арестовывается восемь епископов – три хиротонии совершает Сергий. В 1931 году арестовывается шестнадцать епископов – семь хиротоний совершает Сергий. Правда, в 1932 году он совершат шесть хиротоний, а арестовывается один епископ. Но уже в 1933 году арестовывается девять епископов, а он совершает четыре хиротонии. В 1934 году арестовывается шесть епископов – он совершает две хиротонии. В 1935-36 году арестовывается тридцать четыре епископа – он совершает пять хиротоний. А потом власти распускают его Синод и запрещают ему совершать новые хиротонии. И в 1937 году арестовывается и, в основном, расстреливается уже пятьдесят епископов.

То есть уничтожается епископская иерархия, а это самый прямой путь к свертыванию вообще религиозной жизни в стране. И вот все это происходит на протяжении тридцатых годов.

И вот в это самое время, 10 мая 1934 года, появляется указ Синода – того самого Синода, еще не закрытого, но уже перед роспуском в 1935 году, о назначении митрополита Сергия на вдовствующую Московскую и Коломенскую кафедру. Действительно, Патриарх Тихон скончался, не было архиерея в Москве. А также о присвоении митрополиту Сергию титула «Блаженнейший». Митрополит Алексий (Симанский), будущий Патриарх, огласит следующий адрес Синода митрополиту Сергию:

Я оставляю в стороне это жуткое словосочетание слова «блаженнейший» и того, что происходило в Церкви; оставляю в стороне и этот пафосный стиль. Видите, какое интересное каноническое основание: оказывается, что для того, чтобы одного из епископов сделать Предстоятелем Церкви, нужны безграничная любовь Ваша к Матери-Церкви, братское любовное отношение к соепископам-братьям и отеческое ко всем чадам Церкви. Вот критерий-то. Я уж не говорю о том, а было ли такое отношение к митрополиту Кириллу, к митрополиту Агафангелу, к митрополиту Иосифу, митрополиту Петру (о чем дальше речь пойдет)? Но это все каноническое основание, чтобы объявить человека Предстоятелем Церкви? Предстоятелем Церкви избирает Поместный Собор. А титул «Блаженнейший» это, действительно, титул, который присваивается Предстоятелям Церкви.

В это время в милитаристской Японии, в которой, казалось бы, по определению положение Православной Церкви должно было бы быть хуже, чем, хотя и в советской, но все же России, когда-то православной, митрополит Сергий (Тихомиров), когда-то соработник по Духовной школе митрополита Сергия, по религиозно-философским собраниям, потом по Японской миссии, узнав о том, что митрополит Сергий стал Блаженнейшим, направил ему поздравительную телеграмму. И эта телеграмма стала основанием для заведения против митрополита Сергия дела о связях с японской разведкой. Благо был в Японии несколько лет до революции, да еще и японский язык изучить успел. Этому делу не дали ход, но то, что это стало возможным в условиях, конечно, не только шпиономании, которыми была "пронизана" наша страна, но и в условиях, когда даже он, самый лояльный власти церковный иерарх, мог быть обреченным на гибель. И, видимо, это митрополит Сергий тоже с определенного момента начал ощущать.

А как же реагировали на происходящее те, кто был в оппозиции митрополиту Сергию, но еще был жив? Вот что писал будущий священномученик епископ Дамаскин (Цедрик) другому будущему священномученику архиепископу Серафиму (Самойловичу):

Это очень значимая характеристика. Действительно, митрополит Сергий получил эту самую пресловутую легализацию. Но что она дала Церкви в действительности? Церковь продолжают преследовать, Церковь принуждают лгать и создавать здесь иллюзию жизни при отсутствии таковой. И опять, вот видите, в который раз звучит это странное определение – сергианство. Сергианство как разновидность обновленчества. Хотя, казалось бы, митрополит Сергий никаких реформ церковных не проводит. Значит, суть обновленчества «непоминающие» видят в чем-то другом.

А вот что писал епископ Макарий (Кармазин):

Действительно, задумаемся над этим. Митрополит Петр остается Местоблюстителем. Пока он еще жив, но находится в заключении. Но если полноценным главой Церкви становится Сергий, что же происходит с митрополитом Петром? Кто он? Никто? А значит, его можно просто физически устранить. Что и произойдет. Но зависимость митрополита Сергия от властей меньше не становилась. Ему, несмотря на то, что он стал теперь Блаженнейшим, приходилось действовать в угоду властям во многих направлениях.

Так, 22 июня 1934 года он издал указ о запрещении в священнослужении теперь уже всех епископов Русской Православной Церкви заграницей – сделал то, от чего, как вы понимаете, уклонялись его предшественники. Под это запрещение подпадал его учитель – митрополит Антоний (Храповицкий), который на это отреагировал в достаточной степени резко и который, конечно же, не признал всех этих запрещений.
Власти 18 мая 1935 года подталкивают митрополита Сергия к роспуску Синода, и теперь власть концентрируется в его руках и в руках его ближайшего викария епископа Дмитровского Сергия (Воскресенского). Молодой епископ, который входит вот в эту тройку самых близких митрополиту Сергию иерархов: Алексий (Симанский), Николай (Ярушевич) и Сергий (Воскресенский). В 1936 году, 11 декабря, как сообщают власти митрополиту Сергию, последовала смерть митрополита Петра в заключении. И на этом основании 27 декабря 1936 митрополит Сергий издал акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя к заместителю Патриаршего Местоблюстителя – Блаженнейшему митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию. Вдумаемся в эту логику: издал сам себе указ – Синода-то уже нет – что к нему переходят права Местоблюстителя. А Петр (Полянский) был в это время жив, и до сих пор историки спорят, почему же властям понадобилась эта дезинформация. Митрополита Петра расстреляют в 1937 году, а тогда он был еще жив. Скорее всего, митрополит Сергий мог об этом и не знать. Но факт остается фактом – при живом митрополите Петре он объявил себя Местоблюстителем.

Наступил 1937 год, год, во время которого было только расстреляно 85 тысяч 300 священнослужителей. Впрочем, сюда входят также и церковные старосты и псаломщики. Казалось бы, этот год перечеркнул все надежды митрополита Сергия на то, что его курс церковный приведет к сохранению Церкви, к спасению хотя бы какой-то части Церкви.

Но мы с вами говорили об отношении к Сергию двух Местоблюстителей. Теперь остается третий – митрополит Петр (Полянский). Что с ним происходило все эти годы? Ведь, в конце концов, именно он назначил Сергия своим заместителем, и, может быть, он-то одобрял то, что делает митрополит Сергий? До последнего времени, до конца 90-х – начала 2000-х годов многие склонны были это утверждать. Тогда не были исследованы материалы следственного дела митрополита Петра. И вот теперь мы можем, в общем, восстановить картину отношения митрополита Петра, священномученика Петра к митрополиту Сергию. Получив 5 ноября 1926 года приговор к трем годам ссылки, он оказался в ссылке недалеко от уже закрытого Абалакского монастыря, потом был вновь арестован, переведен в Тобольскую тюрьму, откуда отправлен за Полярный круг в поселок Хэ.

В 1928 году он напишет оттуда:

Власти проигнорировали это его письмо, тем более, что срок его ссылки заканчивался в 1928 году. Срок ссылки закончился, его из ссылки не отпустили. И в декабре 1929 года, ожидая получения нового срока – и он его получил (это будет жуткая система, при которой ему будут давать постепенно малые сроки: сначала три года, потом два года, потом еще три года…) – митрополит Петр написал митрополиту Сергию письмо.

Послушайте его и сделайте сами выводы о том, как митрополит Петр относился к политике митрополита Сергия:

Опять-таки, вспомним несопоставимость их положений: один в Москве, другой – в ссылке.

Так от митрополита Сергия формально отделился один из Местоблюстителей. Это было еще более серьезно, тем более, что среди подписантов были и другие выдающиеся иерархи – в будущем канонизованный священномученик архиепископ Угличский Серафим (Самойлович), архиепископ Варлаам (Ряшенцев), епископ Ростовский Евгений (Кобранов).

Показательно, что в этот же день архиепископ Серафим (Самойлович) пишет письмо митрополиту Сергию. Оно написано в несколько иной тональности, но говорит о том же самом:

То есть он подтверждает понимание статуса заместителя, который высказывали и митрополит Кирилл, и митрополит Агафангел, и тот же самый митрополит Иосиф. Ошибка его была в том, что он это не оговорил, но не оговорил он именно потому, что ему в голову не приходило, что митрополит Сергий может так произвольно это толковать.

Уже ясна точка зрения митрополита Петра. Но митрополит Сергий на это никак не отреагировал. Это письмо было найдено в следственном деле, и можно только гадать, сообщили ли власти митрополиту Сергию об этом письме. Но будем надеяться, что он об этом письме не знал и пребывал в убеждении, что митрополит Петр одобряет его действия.

Февраль 1930 года, второе письмо митрополита Петра:

Но все было тщетно. Митрополита Петра опять арестовали, потом дали новый срок. Так продолжалось еще некоторое время. А затем, уже в 1931 году, его приговорили к пяти годам лагеря. Он был обрадован, надеясь, что он теперь будет пребывать не в одиночке – а он все время в тюрьмах проводил в одиночке – но попадет в лагерь, он даже просил об этом в письмах. Но при этом он категорически отказывался идти на уступки властям. А власти предлагали ему освобождение, если он будет, как митрополит Сергий, исполнять волю властей. Но он от этого отказался.

И вот его оставили в тюрьме, перевели в 1933 году в Верхнеуральскую тюрьму особого назначения, где все узники носили только номера и были неведомы никому, кроме начальника тюрьмы и заместителя начальника. Его очередной срок в этом тяжелом одиночном заключении закончился в 1936 году, но его оставили в тюрьме и вновь продлили срок на три года. То есть к этому времени находился в тюрьме уже одиннадцать лет. Есть свидетельства о том, что когда он услышал очередной себе продленный срок, он улыбнулся и сказал: «Ну, теперь, видимо, я буду жить вечно».

А далее близился 1937 год, и против митрополита Петра решили завести новое дело, которое должно было завершиться расстрельным приговором. И вот что показательно: составляя его дело, впопыхах, когда уже шли массовые расстрелы, начальник тюрьмы, младший лейтенант госбезопасности Арсеньев, в частности, писал, выявляя новый состав преступления митрополита Петра – а какое он мог совершить преступление в этой тюрьме, где он сидел, как «Железная Маска», можно сказать? Трудно даже представить себе, но, тем не менее:

После просфоры остается, конечно, только расстреливать. Но самое главное, посмотрите: «клеветнически говорит о пристрастном к нему отношении». А что это такое? Когда ему неоднократно, без всякой мотивировки, дают новые и новые сроки заключения. И как всю эту историю митрополита Петра воспринять в контексте интервью митрополита Сергия – что те, кто у нас осужден, осуждены как обыкновенные уголовные государственные преступники?

В результате 10 октября 1937 года в 4 часа дня митрополит Петр был расстрелян. Так ушел из жизни еще один святой наш Местоблюститель, митрополит Петр. Таково было его отношению к политике митрополита Сергия. И возникает вопрос, а с чем же и с кем же оставался митрополит Сергий в конце 30-х годов?

Оставалось из 67 с лишним тысяч церквей и часовен, действовавших когда-то, наверное, менее трехсот (точной статистики нет) действующих храмов на всей территории Советского Союза в границах 1939 года. Из 64 правящих архиереев оставалось четверо – митрополит Сергий, митрополиты Николай (Ярушевич) и Алексий (Симанский) и архиепископ Сергий (Воскресенский). Из когда-то 66 с лишним тысяч приходского духовенства оставалось вряд ли более пятисот священнослужителей. И это к тому, что к концу пятилетки, заканчивавшейся в 1942 году, очередной пятилетки, должны были быть ликвидированы все действующие храмы и все действующее духовенство.

Конечно, осуществить эту задачу было властям вполне по силам. И невольно задаешься вопросом: а с какими мыслями и чувствами должен был пребывать митрополит Сергий в это время во главе вот той самой церковной организации, во имя сохранения которой он не просто вступил в конфликт, а наложил прещения на очень многих наших выдающихся иерархов, которым предстояло впоследствии быть прославленными как святые в той самой Церкви, которую, как казалось митрополиту Сергию, он пытался сохранить. И, главное, возникает вопрос: а правильна ли была его политика? Невольно вспоминаешь дискуссии, которые с ним вели его оппоненты из числа иосифлян, когда на его заявление о том, что он спасает Церковь, ему говорили, что это не Вы спасаете Церковь, а мы все спасаемся в Церкви. Неужели Вы думаете, что Вы в состоянии спасти Церковь сами, да еще подобного рода методами?

Действительно, оказалось, что Церковь он спасти не мог. И после этого возникает вопрос: а правильным ли путем шла Церковь? И был ли путь митрополита Сергия единственно возможным? Как правило, главным аргументом сторонников митрополита Сергия было то, что да, пусть митрополиту Сергию приходилось лукавить, приходилось говорить неправду – но ведь все это для блага Церкви, ведь он Церковь сохранил! Но сохранил ли, во-первых? А, во-вторых, почему мы считаем, что это был единственно правильный путь? А те, кто предлагал другой путь, разве они не были правы? Разве не могла бы Церковь пойти их путем?

Понимаете, когда митрополита Сергия критиковали представители Зарубежной Церкви, на всю их критику всегда можно было сказать: вы там, вы свободны; вот приезжайте сюда и действуйте иначе, как вы считаете нужным; будьте прямыми и честными. Действительно, таких прецедентов практически не было. И наиболее мудрые церковные иерархи на Западе никогда так резко митрополита Сергия не критиковали – например, Евлогий Георгиевский. Действительно, от критики зарубежного духовенства всегда можно было отмахнуться словами: вы-то там, а мы-то – здесь; вы – на бездуховном Западе живете легко и свободно, а мы-то на Святой Руси в крови собственной захлебываемся. Не учите нас.

Но вот когда 90-е годы открыли нам позицию здешних критиков митрополита Сергия, когда мы узнали о позиции тех, кто каждое свое слово, сказанное против Сергия, доказывал собственной кровью, то оказалось, что, по существу, все те, кому наиболее всего доверял Патриарх Тихон, выступили против митрополита Сергия и поплатились за это жизнью. Вот от такой критики уже отмахнуться нельзя. От этой внутренней критики. Потому что они имели моральное право критиковать Сергия. И не только моральное, но и каноническое, если говорить о Местоблюстителях, которые выше его стояли по положению и пользовались доверием Патриарха Тихона куда большим, чем Сергий.

Это первое основание, которое, как мне кажется, должно побудить, да, собственно, и побуждает нашу Церковь сейчас критически осмыслять наследие Сергия. Вот почему Зарубежная Церковь, по существу, отказалась от требования покаяния нашего в сергианстве, потому что они поверили нам, что мы отказываемся от сергианства, раз мы канонизовали противников митрополита Сергия. Мы ведь не просто канонизовали митрополита Кирилла, например, мы ведь даже не аннулировали запрещение в священнослужении митрополита Кирилла. Как же так? Как можно канонизовывать иерарха, который запрещен в священнослужении? Нужно ведь сначала отменить это запрещение в священнослужении? Но мы его не отменяли и тем самым признали, что прещение митрополита Сергия было незаконным. После чего зарубежники решили, что в Русской Церкви Московского Патриархата произошло, действительно, отторжение от сергианской политики, что Церковь стала другой.

Но есть еще серьезное основание нам задуматься о ложности сергианского пути – это размышление над тем, как развивается наша церковная жизнь в 90-е, в 2000-е годы. Ибо очень многие вопиющие язвы нашей церковной жизни обусловлены именно непреодоленным сергианским наследием. Но, даст Бог, мы об этом поговорим дальше, потому что тогда еще этот образ сергианства как такового только еще мелькал в посланиях наших епископов-новомучеников, тогда еще суть того, что чувствовали они, многим была не ясна.

Да и сам митрополит Сергий был жив и, в общем, тоже мог считаться страдальцем. Он вступал во Вторую мировую войну в 1939 году в тяжелейшем состоянии. Его политика не спасла даже тех, кто поверил ему и пошел за ним по пути компромиссов, Церковь находилась на грани уничтожения. И сам он, почти совсем оглохший и разбитый болезнью Паркинсона, все более прогрессирующей, был уже неспособен противостоять побеждающему богоборческому государству.

И вот тут началась Вторая мировая война, в сентября 1939 года. И ситуация стала, совсем неожиданно для всех, меняться. Но об этом мы уже поговорим в следующий раз.