Когда читаешь эти строки, поражаешься тому, насколько они тождественны тому, что говорили обновленцы. Это было, может быть, самое страшное. Потому что в конечном итоге представить коммунистический строй как христианнейший после того, что большевики уже сделали в отношении Церкви и тысяч христиан – это было почти кощунство.
И Сергий тем не менее предлагал подобного рода вариант Тучкову в конце 1924 года, в момент тяжелой болезни Патриарха Тихона, сам будучи еще, по существу, никем – одним из епархиальных архиереев. Этот документ остался лежать в архиве Тучкова, хотя Тучков после такого документа мог преисполниться к Сергию гораздо большего доверия. Вот почему и странно было Тучкову наблюдать все эти неожиданные проявления твердости митрополита Сергия в отношении его же ставленников из числа епископов.
Но тем не менее летом 1926 года митрополит Сергий пережил период наибольшей популярности в среде русского епископата. Об этой записке не знал никто, а Сергий выступал в качестве строгого поборника твердой позиции в отношении власти. Но вот прошло несколько месяцев, и Сергий оказался арестован в ноябре 1926 года.
Предшествовал этому аресту довольно странный эпизод, когда по инициативе архиепископа Павлина (Крошечкина) несколько эмиссаров объехали всех русских епископов, проводя опрос их относительно того, кого бы они хотели видеть Предстоятелем Русской Церкви. Этот опрос привел к тому, что семьдесят с лишним епископов высказались за то, чтобы Предстоятелем Русской Церкви считать находившегося в очередной своей ссылке митрополита Кирилла (Смирнова), который, впрочем, и был первым Местоблюстителем. После этого странного мероприятия начались массовые аресты епископов. До сих пор историки спорят, не было ли все это провокацией ГПУ.
Был арестован и Сергий. Он провел в тюрьме несколько месяцев – кстати, оказавшись в довольно сложном положении: кто теперь должен возглавить церковную иерархию? Очередной заместитель? Но Иосиф Петровых даже не получил возможности выехать из Ростова. Получалась какая-то странная ситуация, когда уже не заместитель Местоблюстителя, а заместитель заместителя Местоблюстителя должен был возглавить церковное управление. И это был полный канонический тупик.
И вдруг 20 марта 1927 года митрополит Сергий был освобожден. Мы не знаем всех обстоятельств, не знаем, какие с ним велись переговоры. Но мы можем только по его дальнейшим шагам предполагать, что происходило в тюрьме и какие обязательства взял на себя митрополит Сергий (Страгородский).
И что же началось после его освобождения? Началась череда почти что чудесных явлений. Во-первых, как были рады выходу Патриарха Тихона из заточения, который, в общем и целом, воспринимался как единственный законный Предстоятель, так и здесь многие облегченно вздохнули, когда на свободу, наконец, вышел митрополит Сергий. Почему вздохнули? Не только потому, что ему сочувствовали, а вот по этому, уже очень хорошо ощущавшемуся многими чувству, мелкому, страшному чувству – если уж Сергия освободили, значит, и нас не посадят, нас, связанных с ним каноническими узами. Значит, нашел мудрый Сергий такие слова для новых властителей России, что они, может быть, нас гнать не будут.
И действительно, Сергий получает разрешение приехать в Москву, чего не имел раньше. Он собирает 18 мая 1927 года совещание из нескольких архиереев – в общем, архиереев не очень известных, не очень авторитетных и даже совсем не авторитетных, как, например, митрополит Серафим (Александров), митрополит Тверской, которого называли «Тверской-Лубянский» и оказались правы. Он к этому времени был уже секретным осведомителем ГПУ. И еще ряд архиереев, включая будущего Патриарха Алексия (Симанского). Семь человек вместе с самим Сергием. Они собираются в Москве и 20 мая получают справку административного отдела НКВД о разрешении деятельности Синода в составе вызванных митрополитом Сергием в Москву архиереев.
Вот теперь попытайтесь напрячься в смысле восприятия бюрократической терминологии. Двадцать пятого мая 1927 года заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий и временный при нем Патриарший Священный Синод собираются на совместное заседание. Вас уже не коробит от этого сочетания? Если он заместитель Местоблюстителя, то какой может быть при нем даже временный Патриарший Синод? А вообще, как Синод, согласно постановлению Поместного Собора 1917-18 гг., собирался? Из кого он состоял? Из архиереев, частично избранных Поместным Собором, и архиереев, частично вызывающихся Патриархом как временные члены на его заседания. Мог заместитель Патриашего Местоблюстителя собрать какой-то Синод? Естественно, нет. Это был не Синод. Может формально заместитель Патриашего Местоблюстителя запретить в священнослужении епископа? Нет. А Синод может. Только Синод настоящий, а не такой, какой собрался в мае 1927 года.
Но Сергий собирает такой Синод, и он получает регистрацию от власти. Вот этот столь незначительный термин «справка административного отдела НКВД» было то, чего десять лет тщетно добивался Патриарх Тихон. Эта была как раз та самая регистрация, официальное признание властями Высшего Церковного управления. Мы уже говорили об определенного рода наивности Патриарха Тихона. Он думал, что если власти признают Высшее Церковное управление, то они прекратят гонения. Это в правовых государствах, там, в российском имперском прошлом, там, на Западе, то, что власть признает законным, она не пытается репрессировать. У нас же, как мы будем знать из уст недоучившегося семинариста, «нет таких крепостей, которые бы не могли взять большевики», а уж тем более собственные законы. Сегодня признают – а завтра ликвидируют. И все. Но они этого еще не предполагали.
И вот, наконец, ценой каких-то компромиссов получена вот эта самая регистрация. И далее Сергий пишет распоряжение о том, чтобы все епархиальные архиереи обратились в местные власти с просьбой о регистрации их епархиальных управлений. Действительно, нельзя было, наверное, многим архиереям ностальгически не вспомнить то самое имперское синодальное прошлое, которое помогло сформироваться в нашей иерархии такому уникальному человеку как митрополит Сергий (Страгородский). И из тюрьмы вышел сам, спаси его Господи, и добился того для нас, чего так долго тщетно добивались его предшественники. И вот теперь мы будем жить почти так же, как жили. Конечно, не так роскошно, но, по крайней мере, Церковь будет жить, наконец, спокойно – бок о бок с родным советским богоборческим государством.
А вот далее начинаются вещи, которые даже у тех, кто умилен был митрополитом Сергием, вызывают некоторое недоумение. Первого июля 1927 года он подписывает постановление №95, обращенное к заграничному духовенству, в котором предписывает к 15 сентября 1927 года дать подписку о лояльности советской власти. Представляете: митрополит Антоний (Храповицкий), митрополит Евлогий (Георгиевский), военное духовенство белых армий дает подписку о лояльности ГПУ? Не было лучшего способа вызвать конфликт, взрыв в русской церковной эмиграции. А главное – зачем? В течение всей весны и лета 1927 года начинают происходить массовые перемещения епископов. Около сорока епископов было перемещено со своих кафедр митрополитом Сергием, который, строго говоря, по канонам как заместитель Местоблюстителя на это права не имел.
Но теперь у него бы временный Патриарший Синод, а Синод имеет право перемещать епископов. Причем, когда размышляли над характером этих перемещений, обращали внимание на то, что архиереи, считавшиеся нелояльными власти, перемещались куда-то на периферию; а те, кто был лоялен, получал назначение более респектабельное. Возникает впервые страшное подозрение о том, что митрополит Сергий делает свои назначения не самостоятельно, а по согласованию с кем-то еще. И вот здесь проступает известное многим архиереям требование власти: вы получите признание, регистрацию, если поставите под контроль ГПУ кадровую политику Церкви. Об этом еще только предполагают, в это многие не хотят верить. Но все ждут, что будет происходить дальше.
А дальше появляется 29 июля новое послание митрополита Сергия, новая декларация, уже совершенно не похожая на то, о чем он писал в 1926 году. Как будто два разных человека писали. Одно только примечательно: чувствуется, что писал человек, умевший писать очень сложные документы, умевший что-то высказывать, так сказать, между строк. Начинает он с того, что вспоминает, как пытался Патриарх Тихон получить регистрацию; радуется тому, что теперь ему удалось эту регистрацию получить.