Я сейчас не хочу вдаваться в специфику этой работы; речь шла о том, что он подвергал очень жесткой и аргументированной критике проявления сотериологического учения (сотериоло́гия — богословское учение о спасении человека — прим. ред.) самые крайние, юридические, в духе такой схоластики Средних веков. Первые люди согрешили, поэтому они, естественно, исполнены греха, первородного греха. А раз они грешны, то, в принципе, каждый из них может попасть в ад. И это существует, пока существует мир. И Бог вынужден принимать эту позицию дьявола, потому что, раз уж дал свободу воли человеку, а человек злоупотребил своей свободой, то уж не удивляйся, что злоупотребившие своей свободой люди стали грешны и попадают в ад. И вдруг – такая неприятность: смерть принимает Безгрешный, хотя и Бог, но все-таки и Человек – Христос. Да еще и в ад спускается. После этого у дьявола уже нет возможности на паритетных началах с Богом распоряжаться людьми. Смерть Богочеловека на кресте становится наживкой, которую заглатывает дьявол и лишается тем самым возможности безусловно распоряжаться посмертными судьбами людей уже после того, как Безгрешного принял в свои объятия.
Я говорю, может быть, в достаточной степени афористично и образно, но я хочу, чтобы вы почувствовали, что в этом подходе отсутствует самое главное – переживание того, что Христос прежде всего из любви к человеку не оставил его ни в чем, в том числе и в смерти. И эта способность Христа преобразить все уровни мироздания, даже ад, сделала уже невозможным победу дьявола над людьми. Сергий предлагает, может быть, нарочито этическое толкование догматов. Но это было неважно. Важно было то, что он действительно блестящую работу защитил, был оценен по заслугам и получил новое назначение – опять-таки в Японскую православную миссию, уже в качестве помощника начальника миссии. Это было такое промежуточное административное назначение, предполагавшее дальнейший карьерный рост.
Он опять отправляется в Японию. Во время путешествия по Японскому морю он сильно простудился, у него возникло воспаление среднего уха. И потом постепенно он стал глохнуть, и слух постепенно пропадал у него практически в течение всей жизни. Кажется, пустяк. Наоборот: человеку, прожившему трудную жизнь, бывшему пастырю, кажется, естественно поменьше слышать и видеть на склоне своих лет, чтобы не печалиться. Но если мы вспомним эту страшную ночь с 3 на 4 сентября 1943 года, когда на встрече со Сталиным он должен был улавливать своими, почти ничего не слышащими, ушами интонации этого самого косноязычного лица кавказской национальности, который говорил с ним о новых условиях существования Церкви. Он ведь знал, что в деспотиях важно не то, что говорит деспот, а как он говорит. Это было великое испытание. Но тогда он еще не предполагал, что ему, уже очевидно заявившему о себе как о богослове, преуспевающему архимандриту придется через многие годы, почти что через пятьдесят лет, держать урок у недоучившегося семинариста в кремлевских стенах.
Итак, он помощник начальника Японской миссии. А затем с 1889 года инспектор, а вскоре – ректор Санкт-Петебургской духовной академии. Ректорская должность предполагала возведение в сан епископа, и 25 февраля 1901 года здесь, рядом, в Троицком соборе он был возведен в епископа Ямбургского. По всем стандартам это был выдающийся карьерный успех: за год до исполнения ему канонического возраста, когда можно рукополагать в епископы – 35 лет, его в 34 года рукополагают в епископский сан.
А далее он становится не просто ректором Санкт-Петебургской Духовной академии, не просто профессором кафедры истории и разбора западных вероисповеданий, но и одновременно одним из наиболее известных в Петербурге церковных иерархов. Потому что с 1901 года председательствует на религиозно-философских собраниях, которые проходят недалеко от Сенной площади, в здании Географического общества, и ныне там существующего, в течение более чем двух лет. Это был, действительно, уникальный опыт общения русской интеллигенции, интеллигенции в высоком, в подлинном смысле этого слова – Мережковский, Гиппиус, Розанов, Минский, Бакст, – с представителями духовенства, с представителями духовного образования, с представителями православного богословия мирянского. Разнообразно и интенсивно развивавшаяся русская культура в лице этих представителей интеллигенции потянулась в сторону Церкви. И Церкви нужно было на должном уровне отвечать на запросы этих взыскующих умов. И вполне уместно было председательство на этих собраниях епископа Сергия (Страгородского), который умел действительно явить нашим богоищущим интеллигентам пример выдающегося богослова, выдающегося церковного интеллигента. Конечно, Зинаида Гиппиус, естественно, нашла нелицеприятные слова по отношению к своему современнику, называя его довольно средним буддистом по своему мироощущению. Но факт остается фактом, что вот этот опыт действительно символизировал собой возможность и способность Церкви говорить с представителями нашего Серебряного века на самом высоком уровне.
Я не могу здесь не отвлечься и не вспомнить эпизод, который имел место в 2001 году, когда исполнилось сто лет с момента открытия религиозно-философских собраний. Собрали конференцию по этому поводу в музее истории религии в его новом уже помещении. Пришло несколько представителей нашей Духовной школы, представители современной философской науки, в основном, бывшие научные атеисты, преобразившиеся в религиоведов. Пошли какие-то доклады, и когда очередь дошла до меня, я не мог не провести параллель между нашим собранием и тогда еще свежим в памяти учредительным съездом партии «Наш дом – Россия». Я посмотрел на них, посмотрел на нас и процитировал Черномырдина: «Какую партию не начнешь создавать, все равно получается КПСС». Кем были мы и кем были они на фоне тех, кто тогда собирался в здании Географического общества, и что же произошло за эти сто лет с нашей страной? Что мы могли сказать друг другу, что мы могли сказать тем, кто религиозно взыскует в нашей стране сейчас? Если гораздо более правильные и высокие слова были сказаны на этих собраниях, и далеко не всеми, даже можно сказать, почти никем не были услышаны?
А для Сергия Страгородского это был выход в мир петербургской элиты, которая оценила его достаточно высоко как современного мыслящего образованного иерарха. Затем, уже в процессе работы религиозно-философских собраний, он становится председателем комиссии при Синоде по старокатолическим и англиканским вопросам. Речь шла о диалоге со старокатоликами и англиканами на предмет воссоединения их с Православной Церковью. Это был не какой-то политизированный, никого и ни к чему не обязывающий экуменический диалог; это была, действительно, творческая богословская работа, в ходе которой многие выдающиеся наши профессора, действительно, обогащали русское, да и не только русское богословие своими размышлениями о важнейших догматических вопросах.
Далее Победоносцев закрывает религиозно-философские собрания. Но репутация Сергия Страгородского от этого не страдает. Наоборот, он приобретает то, что особенно ценилось в России того периода времени – он становится почти оппозиционером, почти опальным, при этом сохраняя хорошие отношения с Победоносцевым, оставаясь на должности ректора. То есть он имеет и как бы официальное признание церковных и светских властей, и одновременно неофициальное признание русской интеллигенции как тот, с кем можно говорить как с равным.
Шестого октября 1905 года в разгар революционных событий он получает новое назначение и становится архиепископом Финляндским и Выборгским. Уже, заметьте, не епископом, а архиепископом. Эта епархия не будет у него отнимать столько усилий, сколько она в свое время, например, отнимала у митрополита Антония (Вадковского). Большую часть времени он будет проводить не на своей кафедре, ибо в Великом княжестве Финляндском было очень мало православных христиан. Незначительная часть финнов из Карелии и, в основном, русские чиновники довоенные, которые располагались там. То есть, действительно, паства была небольшой. Но его главной задачей в это время будет, конечно же, участие в подготовке Поместного собора.
В 1905 году вопреки сопротивлению Победоносцева митрополиту Антонию (Вадковскому) при поддержке председателя Комитета министров Витте удалось оживить дискуссию о созыве Поместного собора. И пытавшийся опереться на оппозицию епархиальных архиереев Победоносцев обязал Синод издать указ о том, чтобы каждый епископ представил в Синод свое мнение о целесообразности или нецелесообразности созыва Собора. Все епископы, за исключением трех, высказались за необходимость созыва Собора, за восстановление Патриаршества. То есть Победоносцев потерпел здесь полное поражение; епископат пошел против него, за восстановление в Церкви каноничного управления. И надо сказать, что когда мы анализируем отзывы епархиальных архиереев, мы видим поразительную картину по глубине восприятия, по искренности выражения многих проблем русской церковной жизни.
Когда читаешь отзыв архиепископа Сергия, поражаешься тому, как этот, в, общем-то еще достаточно молодой, но уже во многом ощутивший обаяние огромной власти архиерея, пастырь честно писал о многих проблемах церковной жизни, предлагая их подчас весьма радикальное решение. Действительно, много он предлагал такого, что впоследствии даже Поместный собор 1917 года не решится ввести в оборот церковной жизни.
Например, интересную процедуру избрания приходских священников; рукоположение архиереев по преимуществу из белого духовенства без принятия ими монашества; второбрачие вдовых священников, которые овдовели до 45 лет; упрощение церковно-славянского языка и предоставление права приходам служить на родном языке. Это была очень радикальная программа.
Другое дело, что многие другие архиереи выдвигали не менее радикальные предложения по преобразованию церковной жизни. Вас это может даже удивить: как же так? Может ли такое быть, когда, например, полтора десятка архиереев предлагало перевести все богослужение на русский язык? Когда, например, епископ Евлогий (Георгиевский) предлагал самую радикальную постовую реформу – среды и пятницы и Великий пост сохраняются; Рождественский пост уменьшается до недели; Успенский пост до одного дня, а Петров пост отменяется вообще. Вот такого рода самые радикальные предложения, с самых разных сторон предлагались архиереями, причем архиереями, которые происходили из потомственных семей духовенства, которые, в отличие от нынешних «ревнителей древлеправославного благочестия», часто не понимающих Апостола, который читают на богослужении, но ратующих за церковно-славянский язык, даже не отредактированный, – чем больше ошибок, тем подлинней, потому что уж совсем не понять… Так вот эти люди, взращенные в атмосфере живой церковной жизни, знавшие это благочестие сызмальства, готовы были на серьезные церковные преобразования, печалясь о том, что многое из того, что составляет богатство церковной традиции, недоступно их современникам или же просто не реализуется. Ну кто же всерьез у нас соблюдал монастырский пост? Его не соблюдали вообще как монастырский, разве что в монастырях, да и то не во всех. Кто же мог отстаивать подобного рода жесткую постовую дисциплину в Церкви, где большинство чад соблюдали лишь Страстную седмицу Великого поста? И вот это понимание того, что канонические нормы либо должны соблюдаться, либо должны изменяться, было характерно для многих архиереев, и Сергий Страгородский шел в этом же направлении.
Обратим внимание на то, насколько сейчас вот те вопросы, по которым спорили тогда архиереи, кажутся уже неразрешимыми. Разве можно ставить вопрос не то, что о переводе на русский язык богослужения, но даже о серьезном редактировании книг? «Народ этого не поймет». Разве можно сокращать посты, которые, конечно же, не соблюдаются, но которые должны же даже в своем несоблюдении напоминать нам о том, что мы грешные, раз мы их не соблюдаем. Вот такое парадоксальное мышление наших современников архиереям той поры казалось совершенно диким.
И вот что интересно: никому не приходило в голову, например, обличить Сергия Страгородского в ереси, что наверняка было бы сделано сегодня разного рода православными изданиями и братствами. Однако, как вы знаете, отзывы епархиальных архиереев легли в основу работы Предсоборного Присутствия в 1906 году, и это был период больших надежд многих, в том числе и самого архиепископа Сергия, который возглавлял один из семи отделом Предсоборного Присутствия.
Предсоборное Присутствие завершило свою работу к концу 1906 года; Поместный Собор был подготовлен, и наверняка архиепископ Сергий размышлял о том месте, которое он займет на этом Соборе. Ему было что сказать Церкви, ему было что предложить своим собратьям-епископам. Но Собор, как вы знаете, был отменен. И резолюция императора звучала очень выразительно: «Собор пока не созывать». Так он написал весной 1907 года на представленных ему материалах Собора. И это «пока» продлилось до 1917 года; и собрали Собор уже когда император находился под домашним арестом в Александровском дворце Царского Села. Собрали не благодаря ему, а, по сути дела, помимо него. Собрали тогда, когда уже, возможно, поздно было созывать церковный Собор.