Это был для него очень важный эпизод, потому что он оказывался викарным епископом при архиерее, которого он хорошо знал, который его хорошо знал и который мог способствовать не только его карьере, но и его дальнейшему формированию как иерарха Церкви.
Все в его жизни и деятельности свидетельствовало об успехе – спокойном, стабильном, но, безусловно, успехе. И образовательном, и административном, и, надо полагать, личностном. Подобно многим, он жил в ощущении незыблемости той православной Российской империи, в которой ему суждено было сделать столь же успешную, как и его родителям, но уже не светскую, а духовную, карьеру.
И вот – 1917 год. Год, который потряс многих, в том числе и епископа Алексия. Читая его письма периода гражданской войны, поражаешься тому, насколько же этот, действительно, уже во многом сформировавшийся как князь Церкви иерарх, образованный, умный, был дезориентирован происходящими событиями. Он действительно не знал, как реагировать на то, что произошло. И уж тем более не мог размышлять над причинами того, что произошло. Это лишний раз свидетельствует, насколько для современников подчас трудны для восприятия события, которые впоследствии кажутся в чем-то ясными и понятными. Он по-прежнему ориентировался на своего духовного наставника – архиепископа, а затем митрополита Арсения (Стадницкого), болезненно переживал его неизбрание в Патриархи на Поместном соборе. В своих письмах он, действительно, удивлялся тому, что годный разве на то, чтобы быть кутейником – так он и называл Патриарха Тихона, – иерарх оказался во главе Русской Церкви в тот ответственный, трагический момент ее истории. Действительно, его снисходительный взгляд на Патриарха Тихона, сочетавшийся более чем с уважительным взглядом на Арсения (Стадницкого), показывал, наверное, то, что действительно многим не дано было понять смысл избрания Патриархом именно митрополита Тихона (Беллавина), столь неподходящего, как казалось на первый взгляд, для возглавления Церкви в такой трагический и ответственный момент.
Но здесь сказалось и другое: с одной стороны, преданность его Арсению (Стадницкому), а, с другой стороны, глубокое непонимание им того, что Патриархом в Русской Церкви дано быть, действительно, людям, подчас совершенно не вмещаемым в обыденные представления о том, каким должен быть первосвятитель.
Надо сказать, что события гражданской войны особенно не отразились на судьбе епископа Алексия (Симанского). Боевых действий на территории Новгородской области не было. Хотя ему пришлось пережить арест и даже получить условный срок заключения в ноябре 1920 года. Это произошло тогда, когда началась кампания по вскрытию мощей, и во исполнение указа Патриарха Тихона он попытался до вскрытия мощей представителями большевистских властей осуществить это вскрытие для того, чтобы упразднить поводы для глумления. За это власти наказывали – наказали и его за такого рода самовольное вскрытие мощей, хотя он как епископ Церкви имел на это, конечно же, все права, в отличие от представителей советской власти.
Двадцать первого февраля 1921 года его назначают епископом Ямбургским, первым викарием Петроградской епархии. Это был, конечно, очень тяжелый период в его жизни. Период, наложивший довольно зловещую печать на его дальнейшую церковную репутацию. Мы с вами отчасти касались этой проблемы. Арест Патриарха Тихона обусловил желание властей привести к власти в Церкви обновленцев. Но Патриарх Тихон назначил себе преемниками двух митрополитов – Агафангела (Преображенского) и Вениамина (Казанского). Попытка обновленцев договориться с ними ни к чему не привела, а митрополит Вениамин (Казанский), как вы помните, запретил в священнослужении обновленческих лидеров, тем самым поставив под удар всю эту интригу ГПУ – их сторонники становились ничем с канонической точки зрения. После этого последовал арест митрополита Вениамина, и властям было очень важно, чтобы как можно скорее прещение с их ставленников – священников Владимира Красницкого, протоиерея Александра Введенского и некоторых других – были сняты. Но по канонам прещение может снять либо сам архиерей, наложивший прещение, либо, скажем, синод – вышестоящая церковная инстанция. Митрополит Вениамин не собирался снимать прещение с обновленческих лидеров. Арестовали его по обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей – и здесь он не склонен был идти на компромиссы. И тогда вызванный на Гороховую, 2 епископ Ямбургский Алексий (Симанский) получил ультиматум: от него требовали снять прещение с обновленческих священников и в обмен на это предлагали подать прошение об освобождении митрополита Вениамина на поруки. Либо грозили провести быстрый процесс над митрополитом Вениамином с расстрельным приговором – если прещение с обновленцев не будет снято.
Он оказался в сложном положении и как канонист, к тому же с высшим юридическим образованием, и просто как православный архипастырь. Он не имел права снимать прещение с обновленческих священников. Но в то же время угроза жизни митрополиту Вениамину была очень велика. Он собрал епархиальный совет, на котором некоторые высказались в поддержку снятия прещения с обновленцев, и снял с них прещение, после чего направил прошение об освобождении митрополита
Вениамина на поруки. Но, как вы знаете, митрополит Вениамин освобожден не был; суд над ним состоялся, и он был расстрелян.
Но обновленцы к этому времени уже возобновили свою активную деятельность. Причем сам епископ Алексий оказался в положении, когда, не желая формально подчиняться обновленцам, он одновременно перестал поминать Патриарха Тихона, издал указ о прекращении поминовения Патриарха Тихона в петроградских храмах и о провозглашении петроградской автокефалии – то есть о самоуправлении. После того, что произошло тогда, летом 1922 года, его положение стало очень тяжелым. Он довольно быстро снял с себя полномочия управляющего епархией – 24 июня 1922 года. В октябре 1922 года был арестован и отправлен в ссылку в Казахстан, в Каркаралинск, где служил в местном храме как простой священник, и провел, в общем, там время довольно долго, до весны 1926 года.
Но то, что он не занял однозначно твердой позиции в отношении обновленцев, а, самое главное, что он снял прещение с обновленческих лидеров, стали ему инкриминировать. Более того, некоторые утверждали, что, сняв прещение с обновленцев, он тем самым развязал руки властям. Он митрополита Вениамина этим не спас, а погубил. Потому что пока митрополит Вениамин не снимал прещение с обновленцев, власти были заинтересованы в том, чтобы он оставался в живых. А когда прещение было снято, то власти были уже совершенно свободны в своем желании расправиться с этим митрополитом, одним из двух Патриарших Местоблюстителей – что они и сделали. Можно об этом много спорить, можно вспоминать версию о том, что, узнав о расстреле митрополита Вениамина, епископ Алексий разрыдался; что его отец, многоопытный чиновник, убеждал его не верить большевикам. Но факт остается фактом: вот этот эпизод впоследствии будет ему инкриминироваться многими его оппонентами. Именно эпизод, связанный тем, что он стал то ли прямым, то ли косвенным соучастником расправы над митрополитом Вениамином.
Вернувшись из ссылки весной 1926 года, он был назначен управляющим Новгородской епархией с титулом архиепископа Тихвинского, затем Хутынского, правда, проживал в Ленинграде, в квартире своих родителей на Большой Дворянской, которая, конечно, уже изменила к этому времени свой облик.